Владимир Шатаев - Категория трудности

— Мавр сделал свое дело, — перебил его Гракович, — мавр может удалиться.

Я понимал Валентина. Досада его относилась только к существующему порядку, по которому ни Онищенко ни Гракович не могут считаться покорителями Эль-Капитана. Хотя Валентин с самого начала взял на себя наиболее тяжелую работу, подставил свои плечи для успешных трудов партнеров. Роль Онищенко и Граковича напоминает мне роль ракеты-носителя (или по меньшей мере одной его ступени), которая выводит корабль на орбиту. Что касается Онищенко, то он руководитель группы, и его тактический маневр — умное организационное решение о выделении штурмовой тройки — обеспечил успех.

Мы снова на своем «наблюдательном пункте». Теперь нас четверо. Несмотря на раннее утро, полно народу. Советским сегодня предстоит пройти очень трудный участок — об этом знают многие, поскольку каждый рабочий день нашей группы освещается сводкой в местный газетах. Среди наблюдателей много знакомых альпинистстов. Рядом с нами Алан Стэк.

В объективе трубы наша тройка. Парни возятся с веревками, готовятся к выходу. Судя по всему, первым собирается идти Бершов. Я вглядываюсь в рельеф стены и в это время слышу голос Онищенко. Он лениво, с какой то певучей интонацией говорит:

— По-моему, господь пробовал на этом куске стены новую модель утюга. И, судя по всему, остался доволен.

Алан, решив, что реплика Славы обращена к нему выжидающе смотрит на Граковича. Валентин переводит, и, кажется, удачно. Алан смеется, кивает головой.

— Да, да! Пожалуй, новую. Все остальное выглажено не так хорошо.

В описании маршрута сказано, что этот участок проходится без применения крючьев. Но я не представляю себе, как это можно сделать. Смотрю на Валентина:

— А черт их знает! — роняет он.

— Что-то здесь не так... — произносит Виталий Михайлович.

На полке наконец приступили к работе. Сережа двинулся вверх. Идет легко, пока еще есть зацепки. Он подается вправо. Еще правее, еще... Все логично. Мелкая структура стены подсказывает именно такое движение. Но... Все. Микротравер исчерпался. Дальше нельзя и нет смысла. Мне это напоминает некую шахматную иллюзию: в голове вдруг мелькнет красивое начало комбинации, очертя голову схватишься за нее, сделаешь два-три хода и вдруг выяснишь, что нет никакой комбинации, дальше тупик... Но это мое сравнение сильно хромает. Здесь нет и быть не может иллюзий, ибо передо мной не начинающий игрок, а гроссмейстер. Должно быть продолжение, Бершов что-то задумал. Он останавливается и долго стоит, вглядываясь в какую-то точку. Потом, не отводя глаз, привычным слепым движением отцепляет от поясного карабина маленький металлический предмет...

Слева от меня раздается тревожный возглас и короткая английская реплика. Я понимаю ее и без перевода.

— Все! Сейчас он забьет шлямбурный крюк, и маршрут будет испорчен! — с едкой досадой произносит Алан.

«Этого не может быть! Это невозможно! — хочется мне крикнуть. — Сережа никогда не пойдет на это. У него хватит не только порядочности, но и просто ума, чтобы этого не делать. Здесь в конце концов не стоит вопрос о жизни и смерти». Но я молчу именно потому, что уверен в своей правоте и не хочу предварять события.

Теперь видно: в руках у Бершова маленькая втулка с кольцом. Сергей вкладывает ее в обнаруженную им мелкую поперечную щель и для прочности пристукивает молотком.

— Боюсь, что вкладыш слишком легко вошел, — с хрипом выдавливаю я из себя.

Но здесь восходители. По их тревожным лицам можно судить, что они понимают это не хуже меня. Человек наверху тоже об этом знает. Однако выхода нет. Ему и в голову не приходит применить шлямбурный крюк. Для него это невозможно, как невозможно, скажем, испортить чужую ценную книгу чернильными пометками. Он и в самом деле не так воспитан. Алану неловко. Он переживает свой промах — прячет глаза и даже отходит в сторону. Он действительно не должен был так думать об АЛЬПИНИСТЕ! Альпинисты бывают всякие? Бывают. Но всякие — это не альпинисты, это просто восходители. Я часто подменяют один синоним другим только для гладкости письма.

Бершов цепляет веревку и начинает подтягиваться... Мне показалось, будто раздался щелчок, хотя на таком расстоянии услышать его невозможно. Зато хорошо было видно, как из гнезда пробкой выскочила втулка. Сергей пролетел метра полтора-два и задержался. Kaжется, столько же и в том же направлении пролетело мое сердце...

Еще попытка. Снова подтягивание и... снова срыв. На этот раз пострашней — Сергей падал не менее восьми метров. На страховке стоял Толя. Напружившись, сложившись пополам, упираясь ногами в камень, он принял рывок, качнулся вперед под его действием, но выдержал. Бершов отступил — как потом он рассказывал — впервые за свою восходительскую жизнь. Его подменил Майк Уорбертон. Та же операция и тот же результат. Еще попытка. Снова срыв — опасный, глубокий. Майк болтается на веревке и что-то кричит.