Сергей Алексеев: Ох, охота!

Охотнику не еда и не сон, если собака не вернулась, всю ночь зябнешь у костерка, не сомкнув глаз, и жжешь патроны, надеясь, что прибежит на выстрел. И ладно, если уже снег выпал, хоть не так черно вокруг…

Утром же, еще потемну, не выспавшийся и голодный, по лесу наугад — туда, где ночью вроде бы далекий лай слышался. Уши как локаторы, любой похожий звук ловишь, а лес поздней осенью пустой, гулкий, как колодец, от птичьего крика, от скрипа деревьев эхо бывает. И вот наконец-то ты явно различил уже полуохрипший лай пса, который в это мгновение ближе тебе самого лучшего друга, ближе жены, детей и родителей. И снова адреналин, куда только вчерашняя усталость делась! Давай, давай, родной!.. Хорошо, если собачий голос на одном месте, значит, держит, а ну как опять сорвется и пойдет?… Придремавший заяц из-под ног выскочил и, ошалевший, тут же сел на пути — пинка ему. Сегодня тебе повезло, а так бы пошел в котел, на приварок — от сухарей во рту уже кожа лохмотьями.

Ну вот, точно — старый ветровал крест-накрест и где-то там же изнывающий от азарта, кобель. Проламываешься к нему на четвереньках и сам уже лаять готов, а пес лишь на мгновение отвлекся, вильнул хвостом, ухмыльнулся: «Ну наконец-то! Тебя где носило?» Конечно, лучше бы сейчас дуплистую колодину сетью обнести да отойти подальше вместе с кобелем — затравленный соболек тут и будет, потому как ему, вольному, тоже не сахар жить второй день под собачьим конвоем. Но нет сети, есть только топор и жажда выкурить зверюгу. Драную фуфайченку долой, ружье поближе и давай рубить валежину. Она же сосновая, изнутри трухлявая, но сверху крепкая, смолевая — топор звенит. Разрубил пополам, а кобель уже лезет, нюхает, скулит — в которой половине соболь? В это время лучше всего отойти, отвести собаку и покурить с ружьем наизготовку. Ага, вот он! Высунул нос!.. Стрелять надо быстро и точно, чтоб всего одной дробиной по голове — лучше промазать, и снова за топор, только б шкурку не попортить! И лучше в тот час ее снять, с горячей тушки, дабы не образовалось кровоподтека…

И если это попался не рыжий со светлым подпалом, а настоящий черный котяра с искрой по ости, то возвращаешься почти пьяный и веселый, в предвкушении счастья прийти в избушку, растопить печку, разогреть позавчерашнего вареного тетерева, а потом завалиться спать! Никто тебя не контролирует, никто не скажет: иди на работу. Можешь идти, можешь нет, потому что ты — вольный …

П. Соколов. Русский охотник-промысловик. На болоте.

А пока мечтаешь, неугомонный и голодный кобель, вроде бы у ног только что вертевшийся, вдруг опять подал голос! И с тем же азартным подвывом, как вчера!.. Пошла удача! Тьфу-тьфу-тьфу…

Кажется, совсем иное дело, когда навалит снегу и ты впервые в сезоне набьешь лыжню по путику и поглядишь, где и какой есть зверь. На второй день разнесешь капканы и приваду, и только на третий поставишь их в старых и новых хатках. Но на этом работа не кончилась, надо бить второй путик, потому что ходить по одному и проверять каждый день калканы — только зверя пугать. А когда их два или даже три, охватываешь намного больше пространства, и значит, выше шанс. Сибирские охотники, например, делают не замкнутые путики, а проходные, когда у тебя есть еще одна избушка на другом конце, где можно переночевать и, не теряя времени, вернуться на исходный рубеж уже другим путем. Вот и ходишь до «мертвого сезона» (с середины января до середины февраля), как челнок. На хорошем промысловом участке можно расставить до двухсот капканов самого разного назначения: в кедровниках по поймам, вдоль рек и речушек будет соболь, возле уреза воды на замерзших озерах и болотистых берегах — норка, колонок, горностай, в сосновых борах на деревья закрепляют плашки, поскольку здесь всю зиму будет выходить на кормежку белка.

Скажу вам, такая на первый взгляд спокойная и вялая охота еще интереснее, чем подвижная, ружейная. Например, расставишь эти двести ловушек, а потом лежишь в избушке, слушаешь по радио хриплый голос цивилизации и перебираешь в памяти каждую. И тут начинается своеобразная азартная игра — моделирование ситуации. Не знаю, что именно в этот момент включается в подсознании, но много раз, воображая себе, как ночью зверек вышел из укрытия на кормежку, уловил запах привады в хатке, покрутился возле, однако не запах капкана почуял — опасность. Вот он, невзирая на голод, уходит по снежной целине, перебегает лыжню и тут снова чует пищу, к примеру, разрубленного пополам, подпорченного еще осенью рябчика. Крадется к хатке, тянет черной пуговкой носа воздух — привада близко… И короткий, мягкий щелчок калкана! Передняя лапа зажата чуть ли не под лопатку. Зверек стремительно крутится, бьется, бросается в сторону, волоча за собой тяжелую потаску — есть добыча! Теперь не уйдет!