Валерий Кириллов - Малая рыбацкая энциклопедия

Всю ночь бодрствовал у костра. Подбрасывал в огонь сухие ветви, пил черный, как деготь, индийский чай, курил, изредка поглядывая в небо. Не нравилось оно мне. Тучи неслись, как оглашенные, то и дело загораживая луну, самолеты не летали, а трава на берегу была без росы. Знать, к дождю дело.

Однако разве помеха-дождь? Лишь бы клевало… Тысячу раз прав русский писатель Шмелев: «Только рыболовы знают, что творится в душе, когда подходишь на зорьке к заводинке, видишь смутные камыши, слышишь сонные всплески рыбы, и расходящийся круг воды холодком заливает средце». Правда, в то утро рыба играла вяло…

Так и быть, в пятом часу зарядил — мелкий, настырный, по-осеннему знобкий. Вместе с дождем пришел тягучий, как жевательная резинка, рассвет, и я увидел, что на противоположном берегу — там, где Волкота вытекает из Тороповского озера, объявился еще один рыбак. Он сидел под навесом и, кажется, наблюдал за донкой с амортизатором. Во всяком случае, от колышка у его ног тянулся в воду шнур. Рыбак, видимо, приехал поздно вечером. Около полуночи было слышно, как гудела машина и мелькал свет фонаря. Я в то время возвращался берегом от деревни Семчинки.

Дождь не ослабевал. У меня была немудреная от него защита непромокаемая штормовка да кусок полиэтилена, чтобы закрыть колени в лодке. Особо на успех не надеялся, но все же подкачал спустившую за ночь лодку, взял удочку с червями, заплыл в устье, в приметное с давней поры местечко. Опустил крючок за травкой на течении, оно подхватило леску, понесло. Тут же последовала поклевка, и — серебристая плюшка трепыхается в носу лодки. За ней другая, третья…

Никогда еще прежде плюха не клевала у меня столь жадно, как в тот памятный дождь. За каких-то полчаса все дно лодки было усеяно живым серебром. Иногда я бросал взгляд на берег, в сторону брезентового навеса, под которым сидел рыбак, ловил его внимательный взгляд, но словом мы так и не обмолвились.

К полудню накатила огромная темно-синяя, со зловещими черными отливами, туча, разразилась таким ливнем, что невмоготу — поплавка не видно за водным частоколом. И тогда тот, с берега, проникшись, видимо, сочувствием ко мне, крикнул:

— Эй, давай сюда?

Я молча откликнулся на приглашение, вытащил лодку на траву, забрался к нему под просторный навес.

— Здорово у тебя, я видел, — человек протянул мне крепкую, с ухоженными ногтями ладонь.

На вид он был лет пятидесяти. Плотный, кряжистый — со смуглым, слегка одутловатым лицом. Экипировка у него оказалась, что надо — теплая летная куртка, прорезиненные штаны, сапожки с широкими короткими голенищами. Сидел он на удобном матерчатом креслице, рядом с которым стоял деревянный чемоданчик.

— У меня, — продолжал он, — ни одной поклевки, все черви целы. Ну да бог с ним, — улыбнулся радушно, открыл крышку у чемоданчика, извлек фляжку в матерчатом чехле, потряс ею в воздухе. — Давай, друг, по граммульке, не то заболеешь на такой холодрыге.

Мы «приняли по граммульке», закусили бутербродами, шоколадом.

— Сервис на рыбалке не последнее дело, — заметил он. — Особливо, когда не везет. Ну давай еще по одной. Добрый коньяк-то, хорошо греет.

Туча ушла за горизонт, дождь прекратился. Я поблагодарил хлебосольного рыбака и переправился на свой берег. Вскоре увидел: выскочивший из леса УАЗик подкатил к навесу, из машины выскочил человек в такой же куртке, что и мой благодетель.

— Ну как, товарищ генерал? — донесся хрипловатый голос.

Незнакомец, просидевший всю ночь под навесом, досадливо махнул рукой. Они быстро собрались и уехали. Я тоже собрался и пошел вниз к Семчинкам, куда за мной тоже должны были приехать.

— Слушай, ну ты даешь, — удивился мой товарищ. — В такую погоду столько поймал.

— Плюха любит дождь, — поведал я ему убежденно, ощущая теплую, слегка дурманящую истому от генеральского коньяка.

В начале лета наведался в гости давний знакомый из столицы. Решил недельку порыбачить, мозги развеять от научных будней. Снасти у него шик: удочка телескопическая японская, леска в ней коническая, чтобы забрасывать далеко, поплавок швейцарский — прочный и чуткий, крючки кованые и тоже иноземные — кажется, из Таиланда, катушка на удочке югославская. В наших, не заезженных столичным братом, местах такие снасти редки.

— Где твоя хваленая Волкота? — спрашивает наутро.

Трогаемся на его легковушке в путь. Ехать до устья Волкоты километров тридцать, из них пятую часть плохой лесной дорогой. Приятель не обескуражился, одолел на новенькой «девятке» и высокую колею, и лужи, разлившиеся после недавних затяжных дождей. Вырулили к устью — слева спокойная озерная ширь, из нее вытекает, вся в водорослях, речушка с прозрачной водой.