Вдохновленный рассказом Николая, под вечерок налаживаю донку с «ходячим» грузом, разминаю ломоть свежего хлеба для насадки и спустя полчаса выбираюсь на бугорок между двух ольховых деревьев. Бугорок весь истоптан, усыпан окурками, перед ним в воде рогульки — значит, место выбрано верное, можно разматывать донку. Длиной она не более десяти метров, леска — ноль три. Складываю леску кольцами, насаживаю на крючок вязкий кругляшок и забрасываю осторожно с руки. Легло хорошо, остается ждать. В голове пульсирует навязчивая мысль про двадцать четыре плотицы от четырехсот до шестисот граммов. Сколько это? Килограммов восемь, десять… Загнул, кажется, братишка. Но чем черт не шутит?
Истекло несколько минут, мощная поклевка сотрясает поплавок. Я не успел среагировать, жду ее повторения, а в душе сомнение — наверняка крючок голый. Так и есть. Забрасываю, и вновь поплавок заходится резкой, прерывистой дробью. Подсекаю, но неудачно. Насадки как ни бывало. Клюет почти беспрестанно, с интервалом в две-три минуты, однако все подсечки безрезультатны. Исподволь одолевает чувство досады. Ведь лавливал же, лавливал на хлеб и на донную удочку плотву. Помнится, на куровских перекатах попадались экземпляры до килограмма. Давненько было, но ведь было!
Слышу, шуршит за спиной листва, потрескивают сухие ветки, оглядываюсь-незнакомый мужчина в соломенной шляпе, рубашке-безрукавке. Остановился, чешет локоть.
— Крапивой обжагалился, — словно оправдываясь, говорит негромко. — Ну как, клюет?
— Клюет, да не подсечь, — жалуюсь, в очередной раз вытаскивая из воды голый крючок.
— Не горячись, не горячись, дозволь повести, потом и подсекай, — дает он совет. — На что ловишь-то?
— На хлеб.
— Э-э, браток, ничего не выйдет, — сокрушенно разводит руки незнакомец. — Это она раньше на хлеб брала, сейчас хитрая стала. Разгонится, носом его сшибет — вот тебе и все. Сейчас на шитика надо.
На, возьми несколько, — достает из-под куста консервную банку, наполненную водой. — Вчерась оставил, целехоньки, должно быть.
Шитиком в наших краях называют ручейника. Добывать его нехитрое дело опустил с вечера в воду ветку, утром, глядишь — несколько черненьких палочек пристанет. С виду палочки, на самом деле панцири, которыми охраняет себя ручейник от речных хищников. Расколупаешь панцирь, под ним — нежный белый червячок. Насаживать его надо аккуратно, под нижнюю часть черненькой твердой головки. Тогда ручейник останется естественно упругим, будет шевелиться в воде.
Беру от незнакомца несколько, насаживаю одного, забрасываю. Следует мгновенная поклевка, подсекаю, но опять безуспешно.
— Не горячись, не горячись, — утешительно повторяет мужчина.
Наконец повезло, ощущаю на крючке тяжесть. Не то чтобы тяжело тащить, но все же… Увы, попалась не плотвица «от четырехсот до шестисот» средненький елечик. Говорят, их очень мало осталось в реке после того, как выпустили «какую-то химию».
— Хулигашка, — комментирует мужчина, покуривая. — Ельцы-то нахальнее, чем плотва, нажористее.
Но как смеркаться начнет, перестанут. — С этими словами исчезает в зарослях.
Наплывают полегоньку сумерки, а вместе с ними тишина, в которой каждый звук далеко слышен. Мычат коровы на окраине городка, побрехивают собаки, доносится музыка с танцплощадки. Я не спускаю глаз с поплавка. Он невозмутимо спокоен. Почему не клюет, почему? Там, в черной глубине, словно услышаны в сей миг импульсы моей души. Точно угадываю время подсечки. Удочка изгибается дугой, в пылу азарта забываю об осторожности, верхняя часть лески зависает на суку. И тогда вскакиваю в воду, зачерпывая ее в сапоги, лихорадочно тащу рыбину на берег прямо за леску. Крупная, с золотистым отливом и крупной чешуей плотвица судорожно глотает воздух на сыром от росы песке. Бросаю ее дрожащими от волнения руками в подсачек. Совсем стемнело, когда, обжигая крапивой щеки, выбираюсь из кустов, бреду набитой тропинкой к дому. Ага, вспыхивает у воды огонек сигареты, узнаю по светлой шляпе мужчину, который давал мне доброжелательные советы.
— Ну как?
Он молча поднимает подсачек, в нем четыре крупные плотвицы.
— Раньше ловил, где ты, — говорит. — Там оно складнее будет, но и тут вроде ничего. Ну, а у тебя? — интересуется.
В подсачке у меня тоже четыре плотвицы и еще маленький елец.
— Нормалек, — вспоминаю понравившееся слово, услышанное от Николая.
— Я ж говорил, на шитика ловчей, браток, продолжает незнакомец. — Человек хитреет и рыба тоже…
Читать дальше