Сесил Битон - Зеркало моды

Когда в 1928 году, за год до ее смерти, я повстречался с ней в Нью-Йорке, она на вид нисколько не постарела, была свежа, как гардения. К удивлению своему, я узнал, что она не стесняется носить днем черное бархатное платье с глубоким вырезом, выставляя напоказ упругие округлые перси, – и это в то время, когда в моде была плоская, как у подростка, грудь. Она напоминала мне большую китайскую кошку, все движения которой отточенны и нервны, а от нее самой исходит сияние.

Мне и в голову не пришло, что она смертельно больна и говорит со мной, превозмогая физические муки. Когда ей делали операцию, на электрическом операционном столе случилось короткое замыкание, и до конца жизни она ходила с ожогом, не могла лежать на спине. Но вынужденная терпеть немыслимую боль, она тем не менее не жаловалась и не винила всех подряд: «С каждым могло случиться. И пережить мучения тоже дано каждому: так мы становимся сильнее». Пострадавшая от рук беспечных и неумелых врачей, Рита Лидиг вскоре пристрастилась к морфию. Многолетним ее страданиям пришел конец в октябре 1929 года: она скончалась в Нью-Йорке, в отеле «Готэм». В последний путь ее проводила сестра Мерседес. Под конец жизни она вновь обратилась к католической церкви. Едва ли она уверовала: думаю, в ней говорили ее испанские корни – оторваться от родины она не могла никогда. Когда Рита лежала на смертном одре, Мерседес попыталась обмахнуть ее веером; приоткрыв глаза, Рита Лидиг произнесла: «Что ты делаешь?» «Обмахиваю тебя, не бойся», – пролепетала сестра. «Веер испанский?» – строго спросила больная. Это были ее последние слова.

После смерти сестры Мерседес де Акоста пожертвовала Бруклинскому музею и Метрополитен-музею вещи из личной коллекции госпожи Лидиг – можно не сомневаться, что наряды и аксессуары из ее удивительного гардероба попали в надежные руки. Хотя для современного человека все эти фасоны, эти шляпки и распашные кофточки чересчур пикантны, хотя они ассоциируются исключительно с предвоенным Нью-Йорком и Парижем и вместе с ними преданы забвению, все же в них ощущается неподвластный времени испанский характер, строгий, бескомпромиссный, – тот, который, сегодня, пожалуй, больше всего прослеживается у величайшего портного современности, испанца Кристобаля Баленсиаги.

Как и многих великих людей, Риту Лидиг при жизни травили, о ней распускали слухи, но ей нельзя отказать в умении всегда оставаться собой. Сарджент как-то сказал, что у Старого Света эта женщина позаимствовала грацию и красоту, а у Нового – смелость и стойкость духа. Фрэнк Крауниншильд из «Vanity Fair» писал о ней: «Наделенная красотой, шармом, задором, но преследуемая столькими бедами, она, конечно, не была по сути воплощением своей эпохи. Она пришла к нам из другого времени – сошла со страниц романов Бальзака, повестей Тургенева и Мопассана. При мысли об этой измученной женщине с искалеченной судьбой, которая стойко приняла ее вызов, на ум невольно приходит мадам Бовари». Говоря о Лидиг, Крауниншильд вспоминает и бальзаковскую героиню герцогиню де Ланже: действительно, здесь и любовь к роскоши, и мечтательность, и религиозность. Не поскупился на похвалу в ее адрес и скульптор Фредерик Макмонис: «Немногие из нас способны вырваться из плена иллюзий и мнимых сил эпохи… Она сумела прожить жизнь по-своему праведную – оставим в стороне наши принципы… Она сумела стать удивительной личностью, уникальным человеком, излучающим добро, наделенным мудростью и совершенным чувством стиля, которые выручали ее в трудную минуту. Она была венцом нашей цивилизации».

За те годы, что мне довелось прожить, ни одной эпохе не досталось стольких обидных, гадких оплеух и едких насмешек, сколько 20-м годам. И совсем немногие мои современники склонны, как я, считать это десятилетие одним из самых ярких и важных в нашей истории. Анализируя это время, можно обнаружить множество параллелей с нашим, также послевоенным, беспокойным и противоречивым. В литературе тон задавало первое «потерянное поколение». Многие решили строить свою жизнь на переменчивых ложных ценностях, или материальных и эпикурейских, или исполненных детских мечтаний. Как и сегодня, женщины стриглись коротко. С юбками иначе: тогда они укоротились до колена, теперь же, напротив, предпочтение отдается длинному подолу – видимо, просто потому, что в период с 1914 по 1918 год такого затишья в моде, как в годы Второй мировой войны, не случилось. Красота в мире была всегда; я убежден, что на самом деле стиль и мода неприличными не бывают: если женщина соответствует стандарту, принятому в определенный период, она обретает особый шарм и убежденность в том, что поймала дух времени. Следуя моде, внутренне ощущая ее неразрывную связь с эпохой, она творит свою судьбу.