Мартин Писториус - В стране драконов. Удивительная жизнь Мартина Писториуса

Даже вернувшись домой, мне было трудно не бояться, потому что я вскоре начинал гадать, когда мне снова придется вернуться туда. Меня отвозили в интернат не так уж часто, может быть, один-два раза в год; но как только меня сажали в машину и мы выезжали из города, я начинал плакать, сознавая, куда мы едем. Мы пересекали железную дорогу, и я понимал, что мы приближаемся к этому кошмарному дому, слыша, как гравий рикошетит по днищу машины, когда мы ехали по усыпанной им проселочной дороге. Сердце мое колотилось, горло сжималось, мне хотелось кричать, и я пытался понять, удастся ли мне заставить родителей услышать мои мысли, если я очень постараюсь.

Но единственное, чего мне хотелось больше всего на свете, пока я сидел, пристегнутый к креслу, бессильный рассказать кому-либо о том, что, как я знал, вскоре случится со мной, единственное, чего я тогда хотел, – это чтобы кто-то внимательно посмотрел на меня. Ведь наверняка они смогут увидеть то, что написано у меня на лице? Страх. Я понимал, где нахожусь. Знал, куда меня везут. Я – не призрачный мальчик, у меня есть чувства! Но никто на меня не смотрел.

Похожие вещи случалисьи в других местах, где дети и взрослые были слишком слабы, безмолвны или психически беззащитны, чтобы рассказывать о своих тайнах. Я узнал, что людей, которые вымещают на нас свои самые темные желания, не всегда легко распознать. Это не страшилы, не пугала; это самые обычные, незапоминающиеся люди. Может быть, они даже остаются совершенно безвредными, пока не представится шанс воспользоваться чьей-то полной беспомощностью, соблазняющей их переступить границу, которую они в противном случае никогда не осмелились бы нарушить.

Иногда это действительно было интуитивное чувство, что невидимая черта уже преодолена и я – в опасности. Я не мог объяснить это должным образом.

– Поцелуй, поцелуй, – с придыханием шептала одна женщина, когда никто этого не слышал, и наклонялась ко мне. Голос ее был игрив, как у девушки, требующей объятия от неподатливого ухажера.

В другой раз мать одного знакомого мне ребенка вошла в комнату, где я лежал в одиночестве, обнаженный ниже пояса, в ожидании, пока мне сменят одежду.

– А это что такое? – проговорила она и легонько пощекотала мой пенис.

Этот эпизод закончился так же быстро, как и начался, поскольку в комнату вошла сиделка. Но он вызвал во мне стыд и неуверенность. Я не знал, что и думать о тревожных чувствах, наполнивших меня.

Однако не всегда это проходило так мимолетно. Порой совершенно ясно, что происходит, и страх захлестывал меня, когда я осознавал, что становлюсь объектом нападения, от которого никак не смогу защититься.

– Погляди-ка на себя, – как-то раз сказала сиделка, купая меня.

На следующий день я молча смотрел, как она обвела взглядом пустую комнату, задрала подол платья, оседлала мои бедра, а потом начала тереться о мое тело. Я лежал, неподвижный, не моргая, ничего не видя, пока не почувствовал, как она с меня слезла. Страх принимался глодать меня при мысли, что она может снова ко мне прикоснуться, но этого не случилось.

Чем я был для этих женщин – извращенной фантазией, давней и похороненной в глубине души, или мгновением безумия?Не знаю. Но для другой женщины, которая тоже мучила меня несколько лет, я точно был не более чем вещью, предметом, которым она пользовалась, как хотела и когда хотела, прежде чем снова отбросить в сторону.

Уединение было тем кислородом, который вдыхал жизнь в ее поступки: она всегда находила способ остаться со мной наедине. Когда она в первый раз прикоснулась ко мне, я с абсолютной ясностью понял, что она делает, почувствовав, как ее рука искательно лезет в ширинку моих брюк. Она казалась испуганной, неуверенной, и этот эпизод был кратким. Но в следующий раз она осмелела, и ее руки надолго задержалась на моем пенисе. Вскоре она совсем расхрабрилась, словно осознав, что открывать дверь в эту тьму не так страшно, как ей поначалу казалось.

Иногда она обвивает ногами мое тело и двигается все резче и резче, пока я не услышу ее прерывистый вздох. Или укладывает меня на спину, а сама встает за изголовьем и задирает мои руки, так что ладони ложатся ей на бедра. Мои пальцы неконтролируемо дрожат – она знает, что так и будет, – я слышу, как ее дыхание учащается, когда она прижимает мои пальцы к своим гениталиям.

Обычно, пользуясь мною, она молчала. Иногда это длилось целую вечность, она раскачивалась и прижималась ко мне, заставляя мое тело двигаться в такт со своим, пока наконец не замирала. Всякий раз я пытался затаиться в тишине, затвориться глубоко внутри себя. Но все равно чувствовал, как на душу нападает оцепенение. И только потом меня наполняло чувство стыда.