Array Сборник статей - Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике (сборник)

Подобного рода концепции ставят вопрос о том, какое влияние формы застройки, архитектура, геологические и климатические различия или материализованные социальные констелляции оказывают на паттерны действия и восприятия. Накладывает ли северогерманский кирпичный квартал на восприятие городской жизни (естественно, возникающее под действием культурных интерпретативных паттернов) иной отпечаток, нежели берлинские доходные дома, франконские фахверковые домики или саксонские панельные микрорайоны? Меняется ли восприятие города, если при взгляде на дисплей банкомата лейпцигской сберегательной кассы человек узнаёт, что минимальная сумма, которую он может тут снять, составляет 10 евро, тогда как во Франкфурте или в Мюнхене – 50? Своеобразное развитие города можно – таково мое предложение, основывающееся на этих размышлениях, – социологически изучать как специфичное для данного места и переживаемое в опыте специфичным для данного места образом. Оно не представляет собой индивидуального и потому не поддающегося обобщению качества, существующего лишь в восприятии, но не есть и лишь продукт капиталистических структур. Скорее, можно сказать, что существует ставшая рутинной и привычной практика (в праксеологическом смысле – как структурированные и структурирующие действия), которая осуществляется специфичным для каждого места образом, связанным с историческими событиями, материальной субстанцией, технологическими продуктами, культурными практиками, экономическими или политическими констелляциями и их взаимодействием. Интерпретации той материальности, которая маркирует различия, а также политические и экономические констелляции и т. д. раскрываются из сравнения и соотнесения с историей.

Можно, конечно, возразить – особенно если референтной точкой аргументации служат работы Пьера Бурдье, – что опыт города дифференцирован и специфичен для каждой социальной среды и что не бывает какого-то одного, определенного, “ощущения”, “восприятия” или “истолкования”. Я не могу и не хочу ставить это под вопрос, а только выдвину гипотезу, что развитие городов, различное вопреки структурно сопоставимым условиям, можно интерпретировать только если исходить из того, что специфичные для социальных сред (или гендерно-специфичные) формы практики одновременно подвержены определяющему воздействию некой городской структуры, пронизывающей их. Вот один пример: таксисты отличаются как социальная среда от преподавателей высшей школы, но тем не менее представляется очевидным, что таксисты в Берлине вырабатывают иные паттерны поведения, нежели таксисты в Штутгарте. В том, что касается преподавателей вузов, влияние города, возможно, ослаблено постоянными разъездами, но анализ городских культур мог бы дать интересные результаты и в этом случае. Мое предположение, которое еще ждет своей эмпирической проверки, но подкрепляется, например, данными аналитического исследования Тейлора, Эванс и Фрейзер (Taylor/Evans/Fraser 1996), заключается в том, что представители самых разных социальных сред одного города – таксисты, преподаватели вузов, танцовщицы, священники и т. д. – формируют некие общие практики.

Если постулировать, что существует поддающаяся реконструированию интерпретативная единица “город”, то это не значит, что исключаются субкультурные или резистентные логики и практики. Скорее, исходить надо из того, что собственная логика того или иного города, с одной стороны, настолько доминантна, что оказывает действие даже на субкультуры (так, например, берлинское студенческое движение значимым образом отличалось от франкфуртского или фрайбургского), но, с другой стороны, практическое приложение принципов “собственной логики” дифференцируется в зависимости от специфики социальной среды, пола, возраста и национальности. Фундаментальная идея такова: когда люди регулярно реагируют на социальные вызовы одинаковым, т. е. рутинным, образом, возникают институционализированные и входящие в привычку практики, релевантность которых может быть специфичной для данного места.

Таким образом, собственную логику городов нельзя объяснить, как имиджевую кампанию, отдельными поступками индивидов. Ни бургомистерше, ни пиарщику, ни директорам банков не удастся в одиночку задать характер города как пространства опыта. В рутинизированной и институционализированной практике уплотнение и разграничение, конструкции своеобразия и единообразия могут рассматриваться как специфическое для данного места и тем отличающееся производство смыслов, в котором участвуют самые различные общественные группы. При этом каждая группа в своих действиях должна пониматься и как сопроизводитель собственной логики города, и как продукт специфичного для данного города смысла.