Дори Эштон - Нью-Йоркская школа и культура ее времени

Так как Америка давно решила, что мастеровым и ремесленникам следует знать свое место, многие художники, стараясь выжить, подсознательно принимали это условие, тем самым укрепляя представление о своей нейтральной позиции ремесленников. Другие сражались за профессионализм по европейской модели, однако немногие по-настоящему верили в свой профессиональный статус. Каждый бунт, каждая попытка создать национальные стандарты профессионализма, спотыкалась о проблему покровительства. Первая художественная академия в Нью-Йорке распалась, когда ее основатели – богатые покровители и их художники – потребовали послушания. Выбор почти всегда сводился к трем позициям: безропотного ремесленника, учтивого придворного или парии. Подавленное самоощущение серьезных американских художников объяснялось, с одной стороны, фундаментальным антиинтеллектуализмом пуританской культуры, а с другой, аристократической подозрительностью к людям ручного труда. Хотя в последнее время появилось много новых исследований, предлагающих новую оценку пуританизма и порой отрицающих его антиинтеллектуальную направленность и утилитаристские предрассудки, Америка, несомненно, была заражена пуританской подозрительностью как к чувственной стороне существования, так и к ересям интеллектуального воображения. Художники нередко сами отражали эту ситуацию, отвергая теорию как нечто пустое, а эстетический дискурс – как нечто угрожающее их духу первопроходцев. И абстрактным экспрессионистам случалось хвастать своим пролетарским происхождением или испытывать себя в мире физического труда – «настоящей» работы, которую они отождествляли с рубкой леса, по́том и духом первопроходцев.

Литераторы, тоже занимавшие не слишком прочное место в американской культуре, почти единодушно разделяли пуританскую подозрительность к чувственным наслаждениям и числили художников или представителей ручного труда на низшем уровне цивилизации. Дух товарищества, то и дело возникавший в Европе среди поэтов, писателей и передовых художников одного поколения, в американских кругах был почти неизвестен со времен Гражданской войны. Изоляция американских художников – о которой они неоднократно заявляли – отгораживала их не только от широкой публики, но и от того ее сегмента, который называется интеллигенцией, – эта ситуация характерна только для США. Достаточно беглого взгляда на периодические издания, читавшиеся интеллектуалами начиная с Гражданской войны и кончая 1930-ми годами, чтобы понять, насколько несущественным считались в нашей цивилизации пластические искусства. Когда журналы «Дайэл» или «Вэнити Фэйр» хотели продемонстрировать свой космополитизм, они всегда публиковали работы европейцев или следовали советам европейцев в выборе материалов. Даже в 1943–1945 годах публикация журналом «Нью Репаблик» двух статей о живописи и скульптуре, посвященных скорее социологическим вопросам, чем собственно пластическим проблемам, показалась верхом интеллектуальной доблести.

Опаска, с которой литераторы относились к художникам, чья богемность «чердачных крыс» отличалась от литературной богемности Гринич-Виллидж, прослеживается на множестве примеров. Весьма чуткий к искусству поэт Рэндалл Джаррелл, сталкиваясь с непонятной для него абстракцией, не мог преодолеть недоверия к художникам и непреодолимого желания обвинить их в мошенничестве. В одной из своих последних работ, сборнике эссе 5 , он с заметной неприязнью исследует «вкусы времени», однако, когда речь заходит об изобразительном искусстве, сам впадает в неприкрытое филистерство: «Оказывается, наше общество умеет найти применение современному искусству, – издевательски пишет он о ресторане, заказавшем фреску Миро, и вспоминает директора лакокрасочного завода, который, придя домой, любуется двумя картинами Джексона Поллока. – С ними он чувствует себя как дома. На самом деле, глядя на них, он чувствует себя не только как дома, но и как на лакокрасочной фабрике». В 1900–1930-х годах подобное непонимание заставило американских поэтов отправиться в Европу, где им удалось реализовать себя, общаясь с другими поэтами и время от времени посылая домой стихи, которые печатались в маленьких американских журналах, едва сводящих концы с концами. Живописцы и скульпторы, почувствовавшие, что вынуждены покинуть мещанскую, филистерскую Америку, страдали вдвойне: их игнорировали как просвещенные американцы (за редким и почетным исключением тех, кто собрался вокруг журнала Альфреда Стиглица «Камера Уорк»), так и широкая публика. Мало того, им было негде продемонстрировать свои работы. В отличие от поэтов, у них не было даже маленьких журналов и почти не было сторонников, подобных Стиглицу, которые помогли бы им пробиться. В 1965 году Аделина Брискин в своей сдержанной по тону статье «Корни абстрактного искусства в Америке в 1910–1930 годах», написанной к открытию выставки и посвященной первым шагам американского авангарда, отметила, что до 1920 года отсутствие поддержки, казалось, не охлаждало пыла экспериментаторов. Однако