Майкл Джонсон - Золотая лихорадка. Как делают олимпийских чемпионов

– Майкл, пора, – сказал Клайд.

Я и сам знал, что пора, поскольку постоянно смотрел на свои часы в ожидании начала тридцатиминутного отсчета до старта забега. Я встал и начал делать разогревающую разминку. Спустя несколько минут мы сели в автобус, который повез нас обратно на стадион.

Клайд был очень серьезен. Когда я отдыхал в течение получаса, я видел, как он постоянно ходит вокруг тренировочной площадки. Это был явный признак того, что он сильно нервничает. В автобусе, по дороге на олимпийский стадион, ни он, ни я не проронили ни слова. Я снова надел наушники и включил своего любимого Тупака. Снова ту же песню. И хотя темп у нее был немного медленнее, чем я хотел, слова были самые нужные. Мне казалось, что сейчас я буду сражаться против всего мира. Любой из моих соперников мог сразу же прославиться на весь мир, победив меня. И его не за что было бы винить.

– Помни о старте, – сказал мне Клайд, когда мы выходили из автобуса.

Я прекрасно понимал, что он имеет в виду – не срываться со стартовых колодок, как я это часто делал. А потом он добавил:

– Сделай их всех.

На стадионе, в зоне для разминки, где находились все остальные участники забега, я прошел необходимую процедуру регистрации, а затем сел и начал снова и снова мысленно прокручивать предстоящий забег в своей голове. Потом почему-то подумал о вспышках фотокамер, которые сопровождали мой, уже восьмой за эту неделю выход на стадион. Я уже рассказывал о том, что эти вспышки постоянно преследовали меня, как только я появлялся на стадионе.

«А что же будет, если я сейчас выиграю?» – подумал я.

И уже знал, какая будет следующая мысль:

«А что же будет, если я сейчас проиграю?»

Участие в Олимпийских играх возлагает на спортсмена очень большой груз ответственности. И поскольку Олимпиада проходит только раз в четыре года, в основном, за редким исключением, спортсмен может попасть в олимпийскую сборную своей страны максимум два раза за свою карьеру. Поэтому, оказавшись на Олимпиаде, он прекрасно понимает, что это, возможно, первый и последний шанс в его жизни. Ответственность еще больше усиливается, когда спортсмен вспоминает о том, что за него болеет вся его страна. Каждый житель его страны смотрит на него и ждет от него только победы.

Интересно, в какой момент спортсмен начинает все это осознавать? Осознавать, что он находится в особенной ситуации и что он просто не имеет права проигнорировать историческое значение Олимпийских игр. Осознавать, что он просто обязан сделать все возможное, чтобы показать свой лучший результат. А если он уже показывал до этого блестящие результаты и выигрывал крупнейшие спортивные соревнования? Получается, что ему не нужно делать чего-нибудь сверхъестественного, нужно просто сделать все так, как он умеет. Поэтому спортсмен, выступающий на Олимпийских играх, с одной стороны, понимает, что характер этих соревнований особенный и что, возможно, это его первый и последний шанс, но, с другой стороны, знает, что готовиться и соревноваться нужно точно так же, как и на других соревнованиях. Прийти к пониманию этого очень непросто. Это очень «давит» на психику, и спортсмен может запросто поддаться искушению и тренироваться более упорно, чем это необходимо, и таким образом только навредить себе. Также участие в чрезмерном количестве соревнований может пойти совсем не на пользу.

Именно в таком положении я и находился в данный момент. Только что закончились четыре раунда забегов на 400 метров, включая финальный забег, который прошел всего лишь за два дня до начала серии забегов на 200 метров. Таким образом, сегодня мне предстояло бежать уже свой восьмой олимпийский забег. Конечно, начала накапливаться усталость. Да, готовясь к Олимпийским играм, я знал, что мне будет очень тяжело и что я не имею права на ошибку. Но в то же время я прекрасно понимал, на что я иду и как много поставлено на карту. Очень много.

Я понял, что думаю совсем не о том, о чем мне надо думать, и начал снова мысленно прокручивать в своей голове предстоящий забег. Я знал, что, когда мне необходимо сосредоточиться на чем-то очень важном, мне было недостаточно просто не думать о вещах, которые не имели значения в данный момент или которые отвлекали меня от главного. Это не работало. Я должен был немедленно признать, что думаю о чем-то, что отвлекает меня, и затем заменить эту мысль другой, нужной мыслью. И лучше всего это срабатывало, когда передо мной стояла определенная задача. Словно медитация. Я снова шаг за шагом стал визуально представлять в голове весь забег, мысленно доводя его до совершенства.