Глеб Васильев - Секс/Ложь/Джанки

Уж лучше свечой в ректале.

Уж лучше пиццею в Ницце.

Уж лучше ниц перед Ницше.

Уж лучше босым в бассейне.

Уж лучше дойками у доярки.

Уж лучше начинкой в ночи.

Уж лучше пирогом на пороге.

Уж лучше Лениним с ленцой.

Уж лучше ужом на батарейках.

Уж лучше шариком в Шартрезе.

Уж лучше Мусоргским в кутузке.

Уж лучше картинкой на картонке.

Уж лучше Троцким с тросточкой.

Уж лучше собачонкой на сеновале.

Уж лучше гамбургером в Питсбурге.

Уж лучше Чайковским с часословом.

Уж лучше подшипником в кремальере.

Уж лучше карамелькой за щекой после проглота.

Уж лучше соском с пирсингом и дрелью в заднице.

Уж лучше с мертворожденным во чреве и иконкой на груди.

Уж лучше оскопленным и зарезанным собственным сыном в кровати.

Уж лучше порванным и заштопанным, распиленным и склеенным, убитым Лазарем.

Уж лучше прокаженным и сальным, с чирьями, чумой и узлами с кулак под мышками и на шее

Уж лучше лесенкой Маяковского, лестницей Якова, стремянкой Ильича, парадным Зимнего дворца.

Уж лучше, Кукушка, прокукуй, сколько мне жить осталось. А то слова – вещь столь влекущая безграничностью возможностей, высотой полета и блеском стали, разума мира, единством сознания и непорочностью идеалов, красотой мгновенной, рождающейся из ничего, любовью искренней и властью непорченой, что удавлюсь я ими, на суку сидя, яйца твои из гнезда выкидывая, тоскуя по тебе и крыльям твоим, что поднимают тебя над землей.

Уж лучше ты, Петя, прокукарекай так, чтоб солнце не вставало, чтоб не видела тебя больше, чтоб ничего не видела, а вокруг метель мела, а я и клюва из гнезда показать боялась, чтобы умерла я от счастья, страсти твоей нетерпеливой, чтоб на разрыве связок любила тебя посмертно, чтоб хрустела костями под твоими шпорами, чтоб скурила всех куриц до фильтра, до ожога пальцев.

Уж лучше я умру первым, помещая центр вселенной в свой гроб.

Уж лучше я умру раньше, уничтожив весь мир сущий.

Уж лучше я умру в тебе, чтобы жить вечно.

Уж лучше я умру изнутри, чувственно.

Уж лучше я умру напрасно.

Уж лучше я умру.

Уже лучше?

Уже лучше.

Комментарий №14

Катафалк:

«Я ни в коем случае не расист, но черные автомобили объективно лучше остальных. Конечно, взбалмошным юным девицам незазорно ездить на машинках каких угодно ярких раскрасок. Парням, лопающимся от соков и желания заполучить побольше взбалмошных юных девиц, неплохо подходят красные, как воспаленный эрегированный член, спорт-кары. Для всех остальных – настоящих людей – выбор очевиден. Торжественный, серьезный, строгий, элегантный, классический и никогда не выходящий из моды – черный. Справедливость моих слов доказана и многократно подтверждена практикой. На своем веку я перевез не одну тысячу пассажиров. Все они были людьми серьезными, не лишенными чувства вкуса. Ни один из них не возражал против моего черного окраса и не выказывал желания пересесть в кабриолет веселенького зеленого цвета»

Джанк №14: Моя смерть

Моя смерть ездит в черной машине с правым рулем. Я был против, но она настояла – душа должна сидеть слева, поближе к сердцу. На решетке радиатора угловатый трилистник. Любой Патрик, вооружившись отверткой, может его отковырнуть, чтобы затем доступно объяснить самому дремучему кельту символ Троицы. Сзади точно такой же трилистник, показывающий, ЧТО на самом деле моя смерть думает о триединстве. Места в катафалке вполне достаточно, чтобы мое тело (метр восемьдесят шесть) вытянулось там, когда моей смерти наскучит жизнь.

Но пока ей весело. Я для нее отличный собеседник, любовник и игрушка. Моя смерть говорит мне: – Давай еще, тебе ведь так нравится эта эйфория. Давай, малыш, не разочаруй меня. И я даю еще. Еще и еще, пока сознание не исчезает. А потом я нахожу свое тело под капельницей в отделении реанимации. Смерть с наслаждением затягивается сигареткой, подмигивает: – Надеюсь, тебе понравилось. Как насчет повторить? Превозмогая тошноту, отвечаю: – Дай мне пятнадцать минут.

Моя смерть любит шутки и розыгрыши. Как-то раз она спросила меня: – где ты хочешь оказаться? Я пожал плечами – хорошо не там, где меня нет. Хорошо там, где со мной нет ее. Мыслишь верно – смерть кивнула куда-то за мою спину. Оглянулся. За мной шли. Я тебя предупредила. Жить хочешь? Тогда беги – она спокойна, чуть не зевает. Если пересечешь проспект, может и уйдешь. Пять полос в каждую сторону, шустрый трафик. Чистое самоубийство. Но я купился. Побежал, не глядя по сторонам, под вой гудков, визг тормозов, запах выхлопных газов, бензина и паленой резины. Посередине споткнулся, упал, поднялся, капая кровью, побежал дальше. Боже, как она смеялась там, на другой стороне проспекта! В память о том случае на моей правой руке остались глубокие отметины. Всякий раз, когда смерть придумывает очередной фокус, они багровеют.