Григорий Оленич - Эротическая амбулатория

– Хорошенький какой! Расти большой-пребольшой!..

И он под ее нежными руками, а потом и горячими влажными губами стал расти, и поднял свою головку так высоко, что Люда восхитилась:

– Ой, какой он у нас молодец!..

Поиграв с молодцом и своей большой грудью, Люда бережно помогла мне поместиться на узкой коечке между ее белоснежными бедрами. А там!.. Я не мог оторвать свой взгляд от этого вечного чуда!.. А Люда взяла мою руку в свою…

– Ну, веди, веди же своего большого мальчика куда ему так хочется!.. Я его очень жду!.. Вот так, так!.. Ох, какая прелесть! Только не спеши, милый! Не спеши!..

Это я знал хотя бы теоретически. Именно в ту пору, кажется, и появилась знаменитая молодежная эротическая баечка: «ОН: – Девушка, вас можно на минуточку? ОНА: – А вы успеете за минуточку? ОН: – А долго ли умеючи? ОНА: – Умеючи – долго!..»

С этой вроде бы простой, но замечательной наукой, я даже в свой первый раз, качаясь с Людой на пружинистой коечке, учась останавливаться и замирать вместе с идущим мне навстречу, упруго вздрагивающим, наполненным женским соком лоном… снова целуя Люду взасос, лаская ее грудь, сжимая и обхватывая обеими руками ее благодарную попку, – с этой еще Овидиевой, внимательно читанной мною «Наукой любви» я довел свою первую женщину до нескольких её полных восторгов! А уж в последнем её оргазме, когда она чуть не зашлась сдавленным криком, – я и сам сорвался в эту сладкую бездну, излив в Люду все, что накопилось к моей 21-й весне – все желания и муки, все страсти и мечты!!! Почувствовав, как эта горячая юношеская струя наполняет её, Люда обвила меня руками и ногами. Она дрожала и плакала навзрыд:

– Прости, прости меня, хороший мой! Ты самый-самый лучший!..

Я простил ее. Так я стал мужчиной. Это, наверное, было написано и на моем лице, потому что однокурсники, однокурсницы, и даже несколько писаных красавиц стали смотреть на меня совершенно иначе. Самый великий интеллектуал нашего третьего курса, горожанин и урбанист, замечательно ироничный Игорь подсел ко мне перед лекцией по физиологии и спросил:

– Ну что, Грегори, наш советский оргазм – самый передовой оргазм в мире?…

Мы с Людой прожили в каком-то безоглядном вихре почти полтора месяца. Если почему-то нельзя было заниматься любовью в общежитии (тогда как раз появились итальянские фильмы с Софи Лорен и этими ее замечательно гордыми словами: «Эй, не мешайте нам! Мы с Антонио занимаемся любовью!»)… Так вот, если у Люды были сложности с соседками по комнате, она клала в свою сумку коврик, а я нес в авоське запас воды, покупал свежий батон, конфет-карамелек и бутылку ситра – и мы шли к нашему трамваю. И он вез нас на конечную остановку – за город, в Лесопарк…

Там у нас уже был свой укромный уголок на пригорке, в самой гуще – его мы однажды отыскали в кромешной темноте лучиком моего китайского фонарика. Бывало, какой-то ежик шуршал с нами рядом, где-то пробегал зверек покрупнее. А мы занимались любовью, затаив дыхание!..

Помню, как в свой первый уже второй (на одном дыхании!) интимный акт я вдруг понял, что не могу его закончить – «мальчишка» все стоял и стоял на своем, не желая покидать глубокое, горячее лоно Люды… Вот тогда я, кажется, и сообразил, что оргазм у человека рождается именно в голове. Я прошептал Люде:

– Прошу, поверни свое лоно к моему упрямцу вместе с попкой! Поиграем: я твой бог Зевс в образе Белого быка, а ты моя желанная Евро-попочка!..

И это был наш мифический оргазм!..

Как я сдавал ту сессию, честно, не помню. Как Люда чертила свой архитектурный дипломный, не представляю. Удивительно, но нас тогда это вообще не волновало. Может быть, потому, что счастливым и красивым людям просто нельзя ставить плохих оценок. Кстати, о внешности. На нас, прежде скромных, незаметных, «не приглашаемых», сейчас все оглядывались – даже на улице. Ребята в моем общежитии, впуская меня за-полночь или под утро, не без зависти говорили:

– Ну, ты даешь, девственник! Только поел бы чего, а то уже круги под глазами. Тебе пятерку до стипендии дать?…

На эту пятерку (тогда это были бо-о-ольшие деньги!) я угощал Люду в кафешке на Сумской пельмешками и подсоленным томатным соком. Потом покупал ей тюльпаны. Весна счастливо становилась влажной, и тюльпаны были покрыты изумрудными брызгами дождя. Вот тогда во мне звучала любимая музыкальная классика. Я даже повел Люду на рахманиновский вечер в филармонию. Она слушала такую музыку впервые в жизни, но Второй концерт ее тоже поразил. Правда, слов об этом у нее не нашлось. Но по дороге к нашим общежитиям она не выпускала мою руку из своей и наконец прошептала: