Леон Вий - Отель Лолли Брук. Чарльз

1. Всё моё имущество (то есть всё нажитое состояние семейства Брайм), какое только ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чём бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, всё движимое и недвижимое, я завещаю своим сыновьям в равных долях. Ими являются:

Первый, старший сын – Чарльз Генри Фрейм;

Второй, младший сын – Микэль Генри Фрейм;

Третий – Шенден Брайм.

2. Отдельно хотел бы передать пару слов: «Мне жаль».

Завещание полностью мной прочитано и подписано собственноручно в присутствии нотариуса Алана Шнейва.

*** * ***

«Ему жаль… Значит три наследника. Я и два брат, один из которых канул в Лета 2 2 Канул в Лета – исчез навсегда. уже как года три»

Звонок.

– Что у тебя, Шен?

На том конце раздавались едва разборчивые всхлипы:

– Нет… п..прош..шу Ввас. У…у меня сем..ья. Гос..сподин Фрейм. Ппро..шу.

«Так он нашёлся»

Затем всхлипы отдалились, и раздался монотонный голос братца :

– Что прикажешь с ним делать? – спросил Шен.

Я улыбнулся и едва сдерживая смех, ответил:

– Шенден, братец , у нас с такими разговор короткий.

Повисла тишина.

– А что прикажешь с семьёй делать?

– Как что? – отодвинув телефон, кивнул старику-нотариусу и дал понять, что на этом встреча окончена, – жену, если есть такая возможность в бордель. Пусть отработает грехи и деньги мужа. Не зря же они клятву дают, что и в богатстве, и в бедности, и в болезни, и в здравии, пока смерть не разлучит . А детей… Хмм… Если девочка, то тоже в бордель, а мальчик… да в принципе тоже туда же, дырка есть так что ей и будет отрабатывать. А если начнут канючить, то на органы.

– Я понял тебя.

Не успев сбросить и на том конце, раздал выстрел, затем ещё парочку. И тишина.

– Господин Фрейм. Постойте.

В спину донёсся едва живой голос старика Алана Шнейва, который бежал за мной до самой машины.

– Есть ещё кое-что.

«Кое-что?»

И пожилой мужчина протянул толстый конверт и ключ.

– Это здание находится почти в центре города. И ваш отец…

От слова отец , моё лицо не произвольно скрючило, но это не остановило старика.

– И ваш отец завещал его исключительно вам .

«Исключительно мне»

Я не горел желание брать конверт в руки. Посмотрев на Бэрта, тот же всё понял и забрал протянутые вещи нотариусом.

Вы, наверное, решили, что я неблагодарная скотина, но так оно и есть.

Детство проходило в приютах, а отец появился только на моё тринадцатилетние. Он спас меня, а то так бы сдох где-нибудь под канавой. И вы думаете, что начались самые прекрасные дни в моей жизни? Вы ошибаетесь. После встречи с отцом , мистером Браймом, я почувствовал Ад на земле. Меня дрессировали, как собаку.

В возрасте шестнадцати лет мистер Брайм начал везде брать с собой, чтобы показать мир, в котором мы живём . Выбивать деньги у людей, которые нам должны, а точнее следить за тем, чтобы их надлежащим образом вернули обратно, да и с полагающимися процентами. За редким исключением давали возможность отработать. И в один такой прекрасный день моей мрачной жизни, судьба свела с другом, а теперь ещё и братом – Шенденом. Мистер Брайм хотел мозги ему вынести, но я предложил более выгодный вариант. По документам, он стал братом, – в жизни же, моим верным и преданным псом .

И так же после очередного вопроса о своей матери, отец отправил меня к ней. Но с поручение убить . Мне думалось, что никогда не стану таким как отец , но как же я ошибался. Передо мной стоял выбор либо мать, либо родной брат. И выбрав одно, нужно убрать другое и так, собственно, на глазах родного брата была убита мать. Хотя это история давно минувших дней.

Проехав пару кварталов, взглянул на конверт.

«Посмотрим»

В нём была дарственная на здание и землю, которые находились в элитном районе города и письмо.

Письмо было адресовано мне. В письме же было всего пару строк:

Не сдохни, выродок.

С любовью, мистер Брайм.

«Даже после своей кончины, он мне угрожает»

– Бэрт, поезжай по этому адресу.

Громиле передал дарственную, в которой был прописал адрес здания. Минут через двадцать машина остановилась.

– Мы на месте, господин Фрейм.

Кивнул и вышел из машины. Моему взору предстало здание высотой в двадцать этажей, которое крошилось. Именно крошилось.