Эмилия Дарк - Почти инцест

Отчим смотрел на меня как-то затравленно, словно боялся, что я в порыве могу рассказать матери о том, как ночью мы обменялись оральными ласками. Я и не думала этого делать, но и уходить из дома, принадлежавшего мне по праву, я не собралась.

– Я сказала, что я имею право жить так, как считаю нужным. Сейчас я считаю нужным жить тут!

– С чего это? – мать хмыкнула. – Ты назвала меня потаскухой, швырялась вещами и поклялась, что твоей ноги тут не будет. Зачем приперлась? Опять возле моего мужика задницей крутить?

Мне стало смешно. Знай моя мать о том, кто и чем крутил накануне вечером, ее бы удар хватил. Я промолчала, но свое право на бутерброд подтвердила. Схватила целых два, слопала у себя в комнате, чтобы не видеть кислых лиц матери и отчима.

После завтрака мать пошла к себе, чтобы отоспаться после ночной смены, а ко мне в комнату робко постучался отчим.

– Пришел повторить? – с усмешкой спросила я, а потом увидела его голодный взгляд. Будь его воля, он бы тут же набросился на меня и отымел прямо в присутствии матери, спавшей за стеной, но мужик крепился. Не зря его друзья-собутыльники называли «крепким орешком». За что именно, я была не в курсе, но сейчас это прозвище ему отлично подходило.

– Не говори ничего матери, – попросил он, и я практически услышала мольбу в его голосе, – Вчера я перебрал, а еще так хотелось… у меня давно с твоей матерью не было.

– Ой, не надо посвящать меня в подробности ваших потрахушек, – я поморщилась, – И больше в мою комнату не смей приходить, иначе я матери все расскажу.

Он закивал, а потом скрылся за дверью. Я собрала вещи и поехала в институт. Пока ехала в метро, мне позвонил мой любимый дядюшка. Вспомнил про племянницу спустя сутки!

На звонок я не стала отвечать по двум причинам: во-первых, из принципа, я все же была обижена на его наплевательское отношение ко мне, а во-вторых, в метро было слишком шумно и тесно, чтобы вести переговоры.

Дядя Леша названивал мне по несколько раз в час, и после пар, когда я вышла из института, чтобы перезвонить ему, то заметила знакомую машину, стоявшую у ворот учебного заведения. Я медленно направилась к автомобилю дяди Леши, чтобы выслушать извинения за его дурацкое поведение. Он улыбнулся, увидев меня, потом вышел из машины и протянул мне букет цветов.

– Как банально! – произнесла я, но букет приняла в качестве извинений. – Решил задобрить свою родственницу?

– Не спал всю ночь, все думал о том, как тебе спится на старом месте? Не тревожил ли никто?

Про себя я только усмехнулась, но вслух сказала другое:

– Разве что призраки прошлого, но к тебе они отношения не имеют.

– Букет возьмешь, или я буду, как дурак стоять и протягивать его тебе?

Я пожала плечами:

– Стой как дурак.

Наверное, я снова перегибала палку, но мне нравилась моя роль мучительницы. Я смотрела в извиняющееся лицо дяди Леши и испытывала нечто вроде болезненного удовольствия от того, что ему было неловко.

Вообще вся эта история между нами была болезненной, нездоровой и неправильной, но все равно нас тянуло друг к другу, пусть даже таким странным образом.

– Я ведь могу обидеться, уехать и уже больше не позвать тебя.

– Я тоже могу обидеться, уехать и больше не приезжать к тебе.

Мы помолчали, а потом рука дяди опустилась вместе с букетом.

– То есть, ты не вернешься ко мне? Будешь жить у матери, терпеть ее очередного хахаля и питаться как на помойке?

– Буду. Я не вернусь. Потому что не хочу, однажды явившись домой, снова увидеть тебя на какой-нибудь кобыле с воткнутым в нее членом.

– Очень грубо, Лиля, – дядя поморщился, – Но я мужчина, и у меня могут быть женщины. Ты – моя племянница, и никакого отношения к моей личной жизни не имеешь.

Я усмехнулась и похлопала его по плечу:

– Пусть так и остается, дядя Леша. Пока!

Я развернулась и направилась в сторону спуска в метро. Мне ужасно хотелось развернуться, кинуться к нему в объятия, а потом схватить букет, сесть с ним в машину, а после укатить куда-нибудь подальше, чтобы сыграть в карты на желания. Как мы практиковали это раньше, а в последнее время уже даже перегибали палку.

Но я была слишком гордой. Когда моя мать вспоминала о моем отце, а делала она это в самых нелицеприятных тонах и очень редко, она часто говорила о том, каким гордым и самолюбивым он был. Видимо, эта черта характера у меня была именно от него. Я никогда не видела своего отца, даже точного имени его не знала, но зато была посвящена в подробности его скверного характера, который, тем не менее, не помешал моей матери родить от него ребенка.