Виктор Рябинин - Бред сивой кобылы

– Совершенно справедливая мысль, – перебил я француза. – Мне с юных лет приходилось над этим задумываться в местах вынужденного уединения.

– Ютился этот деятель тогда в подполье, снимая квартирку где-то в центре, – продолжал Жан, не обращая внимания на всплеск моей мысли. – А по происхождению, как утверждали его недоброжелатели, был он сродни азиатам, но с иудейским прошлым, хотя синагогой не пользовался. Одним словом – русский казак.

– Короче, туземец, – обобщил я собирательный образ Верного Человека.

– Да, – согласился марселец, – повадками очень похож. Любит непонятно поговорить и обвести вокруг пальца недалёкого ближнего. Усидчиво учился многому, но полученные знания не сеет по миру, а насаждает где придётся свои взгляды равноправного мракобесия.

– Совсем как я. Пастух пастухом, а тоже лезу на театр военных действий, – пришлось подивиться мне нашей схожести.

– Вроде того, Дик. С одной лишь разницей. Он не ограничивался, как некоторые, воскресной школой, поэтому и идёт своим путём, нацеливаясь на благосостояние без риска для собственного здоровья.

– Так не бывает, иначе и я нашёл бы этот кремнистый путь!

– Как бы не так! Ещё год назад в Дели мой знакомый утверждал, что если бунтующие массы увлечь идеей всеобщего равенства, то они напрочь забывают о такой мелочи, как звон монет. И если в это время находиться недалеко от толпы, восставшей против доморощенных тиранов, как, скажем, в Европе или против иноземных притеснителей, как здесь в Индии, можно неплохо возвыситься материально, независимо от конечных результатов бунта. «Главное, уловить ситуацию и вовремя сунуться с нужной для горячих голов идеей, – говаривал мне этот прожжённый мыслитель, – а там процесс пойдёт сам собой, позволяя умному человеку погреть руки у камелька народного гнева».

– Умнейшая голова, да ещё и не в петле! – восхитился я и поинтересовался неразумно: – А как, сейчас с процессом?

– Идёт, как видишь. Индия бурлит паровым котлом, иначе наш теоретик не торчал бы на полуострове. Он ещё в Дели возлюбил неприкасаемых, но вот что задумал в Гоудвар-Сикри, не знаю. Однако, думаю, не зря пригласил нас.

– Если он окончательно не повредился рассудком, то мы будем на его стороне, – подытожил я разговор, ещё до очной ставки возлюбив Верного Человека, как истинный христианин Писание, и добавил заклинательно: – Да не надсадись его разум, петляя по хитроумным теориям мироздания!

Джунгли окучила ночная прохлада, Где-то слева от развалин прокричала птица гелло, предвещая беду, и суровый махрат ввёл в наше временное пристанище незнакомца, закутанного в саван, но при чалме.

– Рикшаза, рикшаза, – в ужасе заголосили наши слуги, укрываясь по углам.

– Призрак, – перевёл я крики туземцев, несколько отступая вглубь развалин с оказавшимся случайно в руке булыжником.

– Салам, бабу! – вдруг выкрикнул пришелец и, сорвав головной убор, простёр вперёд руку, видимо приветствуя нас.

Под чалмой было пустынно, как на душе с похмелья, хотя некоторая растительность вокруг темени и под подбородком ещё могли вызвать зависть у повредившегося рассудком ламы. Ночной гость был самого пронырливого роста, лицом смугловат, то ли от активности солнца, то ли от активности неразборчивых предков, зато блеск серых навыкате глаз, явно свидетельствовал о породистости в пределах допустимого. Даже в его первых словах слышалась властность, а в последующих – и французский лоск грассирования. Словом, это был не просто тёртый временем мужик, а немедленная овечья смерть, как говорят у меня на родине. За глаза ему можно было давать лет сорок без амнистии, хотя в чалме он выглядел опрятнее.

Я, не отрываясь, смотрел на Верного Человека, впадая в трепет от мысли – с кем связался и за что мне всё это? Ведь иной успевает прожить счастливую жизнь, а ему так и не посчастливится встретить на своём пути высоколобый самородок или, на худой конец, вляпаться в историю хотя бы своей страны.

– Давайте знакомиться, – сразу к делу перешёл наш мыслитель. – Меня зовите просто Великий, хотя туземцы в задушевных беседах к этому ещё добавляют индийское Дада, что значит – старший брат, – и он пошёл по кругу с протянутой рукой.

– Дик Блуд, зверобой и траппер с берегов Онтарио, – первым представился я, с неясной целью прикидываясь охотником.

– Можно было и поближе подцепить, дружочек, – непонятно сказал Великий Дада, отдёргивая руки и складывая их в индийском приветствии. – А в целом всё ясно, таёжный пролетарий и моя опора. Очень рад.