Андрей Мансуров: Запрещённая фантастика – 3

Именно тогда, глядя на тело матери перед сожжением, почти не ощущая, как крепко, до боли, сжимает его худенькое плечо единственный оставшийся у него родственник, шестидесятитрёхлетний дядя Такедо, пятилетний Омуро и решил.

Что отомстит. Чего бы это ему ни стоило.

Пусть даже этого момента придётся дожидаться всю его предстоящую, и бессмысленно пустую сейчас, жизнь.

А смыслом её и наполнила как раз эта самая жажда отмщения.

Именно она, жажда справедливого, и, как это называют сами америкосы, «адекватного» возмездия, этот неукротимый огонь, этот парез, жгущий и грызущий, словно кислотой, худую впалую грудь изнутри, и поддерживал его все эти долгие годы, пока он готовил час расплаты. Для тех, кто приказал сбросить бомбы тогда, когда в этом уже не было никакой необходимости. С помощью унизительных условий заключённого мира и кошмара оккупации втоптать в грязь, хоть и не сломить окончательно, Дух гордого народа. Для тех, кто превратил своими летающими крепостями десятки городов – в руины, оставив без крова и средств к существованию миллионы женщин, детей и стариков. (Жизнь мужчин, то есть, воинов – принадлежит Императору!) Для тех, кто убил его отца. И послужил причиной смерти матери. Да и дяди с его семьёй. Всё от того же голода и болезней, и спустя каких-то два года.

И вот этот день настал.

Почему же так дрожат морщинистые, какие-то блёклые, с коричневыми пигментными пятнами, и ставшие словно ватными, чужими, руки, лежащие сейчас перед ним, на пульте? Перед кнопками и рычагами, которые достаточно лишь нажать и повернуть?

Что заставляет его мешкать, не давая выход тому, что так тщательно и долго он скрывал внутри себя, и что истинный японец не должен показывать и выказывать никому и никогда, и даже себе: дикой слепой ярости?!

Возможно, потому, что осознаёт, что позволив эмоциям проявиться, он может не успеть довести начатое годы назад – до конца, и умрёт как мать – от разрыва сердца?!

Не-ет, он должен. Довести дело до конца.

Дело, которое готовил всю жизнь, все последние семьдесят три года, перебравшись в девяносто шестом сюда, в страну, которая растоптала его детскую наивность и веру в лучшее будущее – как «очень перспективный», пусть и немолодой, учёный. Ведущий специалист Университета в Киото, и неоспоримый авторитет и «генератор идей номер один» в своей области.

Фундаментальной теоретической физике.

Дело, которое заставляло его долгими бессонными часами пялиться, лёжа на спине, в белый потолок. Кусая губы и сжимая кулаки. И думать, думать…

Каким именно образом он, маленький ничтожный червяк, винтик, – может сделать так, чтоб все эти люди, владеющие девяноста процентами всех мировых денег, и диктующие и его родине, и всему остальному миру, свои Правила, ПОЧУЯЛИ!!!

Гибель своей страны. Горечь своего унижения. Глубину своего бессилия.

Своего поражения.

В битве, где не выстрелило ни одно орудие – а не так, как было, когда беззащитное побережье на двадцать миль в глубину простреливали двадцатидюймовыми четырестакилограммовыми снарядами линкоры Флота США! (Вот так они и любят действовать, америкосы – не лицом к лицу, в честном бою, а – издали. Оставаясь безнаказанными, и не видя того, что делали с телами людей эти самые снаряды, или, куда позже, напалм – с вьетнамцами… Похоже, начальство-то жующих свою «Ригли» жеребцов понимало, что муки совести за содеянное – не самый лучший стимул для боевого духа Армии США.)

Не-ет, после того, как он нажмёт кнопочки и повернёт рычаги, США не смогут больше диктовать указания кому и как жить, с пьедестала своего воображаемого трона!

Он долго думал, как сделать так, чтоб повергнуть в прах глобалистские амбиции этой страны. Этого кровавого тирана, этого жандарма народов. Он хотел придумать, как превратить сволочные США в страну третьего мира. Злобно потрясающей своими атомными бомбами, но боящейся применить их перед угрозой совсем уж тотального истребления всего своего населения! И уже не имеющей реальных возможностей надавить на экономические рычаги! Которые, собственно, и заставляют весь мир крутиться.

Вот это он и избрал своей мишенью. Инструмент давления. И диктата.

Деньги. Поганые доллары.

И не какие-то жалкие бумажки. А то, что наполняет эти зелёные фантики – смыслом. Содержанием.

И ведь придумал!..

– Привет, Билли! Что там у тебя сегодня? Опять с сыром и майонезом?

Пожилой старичок, мирно жующий в своей будке домашний, и потому немного нелепо выглядящий, гамбургер, только кивнул с довольным видом, даже не давая себе труда ответить. Знал прекрасно, что начальник ночной смены, Клайв Мерчиссон, только приветствует, когда вахтёр подземной автостоянки их банка жуёт свой ужин не вылезая из будки, и не отвлекаясь ни на миг – чтобы, скажем, пойти в раздевалку за этим самым гамбургером – а принеся его сразу с собой. Не забывая одновременно с процессом жевания ещё и пялиться в мониторы камер видеонаблюдения, да и само огромное и отлично освещённое пространство парковки обводя иногда внимательными глазами.