Андрей: Fallen Angels

Хотите верьте, хотите нет, но данный факт действительно произошёл со мной в ту безмятежную пору, когда я был ещё октябрёнком.

Дело было в одном из северных городов, куда люди ездили «искать длинного рубля» всего десяток лет назад. Мне было всего восемь лет, я уже принадлежал к великой семье ленинских внучат, уже попробовал вина из бокала на дне рожденья старшего брата и уже испытал первую эрекцию. Произошло сиё великое событие во время очередного просмотра «Кавказской Пленницы» — помните место, где Шурик пытаясь освободить «комсомолку, спортсменку и, наконец, просто красавицу» из бандитского плена внезапно её поцеловал — вот тут оно и нагрянуло. Отвернувшись к стене, я полночи пытался повторить это божественное ощущение (с помощью фантазий конечно, я в то время даже не догадывался, что ту штуку, что находилась чуть ниже пояса, можно использовать в качестве инструмента наслаждения).

Теперь каждый раз, когда ОНО повторялось, я спрашивал себя: откуда исходит такая сладкая истома, когда все члены твоего тела напрягаются и наполняются энергией, жаждущей вырваться наружу. Но плод этого знания оставался для меня запретным до тех пор, пока не произошло то, что и является главной темой моего скромного повествования.

А произошло это в долгую и дремучую полярную зиму, и хотя по улицам нашего города не ходили медведи, как частенько пугали приезжих, всё же мы старались не высовывать лишний раз носа на улицу, так как в сорокаградусную пургу можно было отморозить не только его (нос), но и всё остальное. Поодиночке же сидеть дома было ещё скучнее, поэтому разные интересные задумки нашей пионервожатой, например, коллективное мытьё кастрюль и стаканов в школьной столовой после уроков находили среди нас живой отклик. Столовая — это было ещё «блатное» место: там иногда за ударный труд давали пару лишних пирожных, а вот уклонение от ОППТ (обчественно полезный производительный труд — было же такое!) грозило мытьём туалетов вместе с завучем в конце четверти. Иногда (это была уж совсем малина) каста избранных (Актив) занималась и традиционным пионерским трудом: стенгазеты, побегушки у завуча на подготовке к какой нибудь торжественной линейке, привлечение злостных двоечников к ответу перед лицом общественности ну и далее по теме. В эту самую элиту брали либо круглых отличников, либо ребят с талантами, либо ребят с фамилиями, причём последних много чаще.

Я себя не причислял ни к тем, ни к другим, ни к третьим и поэтому сильно удивился когда Мария Станиславовна (так её звали) выловила меня из толпы на перемене и привела в святая святых — пионерскую комнату, чтобы представить активу. Надо было видеть раскрасневшееся от благородного гнева лицо отличницы Катьки: как? Он! Здесь? Ни за что! Но от неё, как оказалось, уже ничего не зависело (кстати, потом, в десятом классе выяснилось, почему она часто приходила в школу заплаканной: на белоснежной коже её восхитительно красивой попки — она вообще вся была такая красивая и правильная — я обнаружил следы рубцов от жестоких побоев, которым она подвергалась за нехорошие оценки — вот вам и другая сторона золотой медали… Но это уже совсем другая история)

И вот меня, свежепричисленного к лику святых посредством фото на стенде «Гордость нашей школы» вовсю закрутила бурлящая пионерская жизнь, и я уже допоздна засиживался с Машей чтобы дорисовать очередной барабан на стенгазету (что-что, а это я делать умел в совершенстве).

Здесь, думаю, стоит подробнее рассказать об этой длинноногой блондинке, неизвестно какими превратностями судьбы заброшенной в наш пионерский уголок. Когда она появилась в школе, то первым делом вызвала нездоровый интерес у старшеклассников, западавших на фирменный прикид, модную причёску и дорогую косметику. Это же сделало её кумиром всех без исключения девчонок и заклятым врагом старших преподавателей — ничто не могло заставить Машу снять сверхмодную в те времена мини-юбку, которую она иногда сменяла на мини же шорты. Плюс уверенная походка и вечно смеющиеся синие глаза — продолжать думаю не надо.

Вспоминая её глаза, я внезапно осознал чем были они наполнены в те моменты когда мы оставались одни — нет она не слушала мою болтовню о стенгазете, это было что — то такое, что ещё я не мог почувствовать своим слишком молодым телом и не было ещё опыта, который мог бы подсказать верный путь. Я блуждал в потёмках — Боже, как я был мал!