Андрей Корф - Сто осколков одного чувства

Она: Опять и всегда – время. И вообще не в песнях дело. Ты пишешь их не потому, что хочешь оставить после себя память, а потому, что у тебя внутри воет большой серый волчище.

Он: Ерунда. Все это – обычное тщеславие, барахтанье в луже из собственного навоза.

Она: Тщеславие – игрушка для мальчиков. Очень опасная игрушка. Лучше бы вы играли со спичками.

Он: Мы играем с женщинами, а это еще опасней.

Она: Но только с нашей помощью вы можете по настоящему победить время.

Он: Как?

Она: Мыш, который есть и ждет нас у бабушки. Второй Мыш, которого я ношу с собой. Их дети, в которых они перейдут с помощью женщины. Посмотри на эти руины закрытыми глазами. Помнишь? Ты ведь уже бегал по ним с украденным на рынке яблоком. А потом лазил через забор к дочке кузнеца. А потом у тебя была жена, и может быть, она была даже похожа на меня. А потом ты умер, и только для того, чтобы снова бежать босиком по другим улицам другого города.

Он: Да. Помнится, будучи мушкетером, я очень любил хватать за жопы монахинь.

Она: А помнишь, как одна из них за это дала тебе по наглой гасконской морде?

Он: Еще бы... (пауза) А наша любовь – тоже продолжение чьей-то любви?

Она: Конечно. И мы, уходя, подарим ее другому мальчику и девочке.

Он: Но это ведь будет нескоро.

Она: Так нескоро, что тебе еще надоест меня любить.

Он: Или тебе.

Она: Нет. Для меня любить тебя – то же, что дышать. Когда я тебя не вижу, меня нет.

Он: Но ведь я есть.

Она: Да.

Он: Тебе хорошо?

Она: Да.

Камера гаснет.

Дом. Она лежит на диване, отвернувшись к стене.

Он: Вставай, сонное царство.

Она: (глухо) Я не сплю.

Он: Что-то случилось?

Она: (оборачиваясь) Ничего особенного.

Он: И все-таки.

Она: Я сделала аборт.

Он: Что?!

Она: (с каменным лицом, очень спокойно) Я сделала аборт. Второй Мыш перестал расти, и его пришлось вычистить.

Он: Как вычистить? Куда вычистить?

Она: Второй Мыш перестал расти, и я сделала аборт. Он перестал расти, потому что есть такая болезнь, которая называется хламидиоз. Она убивает зародышей. Эту болезнь я подцепила от тебя, а ты – от одной из своих блядей. Вот. А теперь, пожалуйста, не трогай меня и ничего не говори. Обед на столе.

Долгий черный кадр. Возможно, помехи, как в начале или конце пленки.

Знакомый торшер. Вечер. Она вяжет что-то. Ее движения очень быстры и точны. Кроме рук, не движется ничего. Она не смотрит в камеру и молчит.

Взгляд камеры за окно. Она гуляет по двору с Мышом. Тишина.

Сцена с вязанием у торшера повторяется. Ее движения стали чуть медленнее. Связанный кусок стал гораздо больше.

Взгляд за окно. Она с Мышом – во дворе. Мыш качается на качелях, она раскачивает сиденье.

Она – под торшером. Закончила вязать. Получился большой и красивый свитер. Она впервые поднимает глаза на камеру.

Она: Нравится?

Он: Очень.

Она: А мне нет.

Берет со стола ножницы и начинает резать рукав. Тугая шерсть не поддается, но Она не уступает. Криво обрезанный рукав падает на пол. Она обрезает второй.

Он: От жилетки рукава.

Она: Молчи.

Режет второй рукав, ножницы опять застревают. Она вскакивает с места и бежит на кухню. Он – следом. На кухне она хватает большой нож и начинает кромсать им свитер. С ножом дело идет быстрее. Когда от свитера остается куча оборванной пряжи, она бросает его Ему. На мгновение закрыв объектив, пряжа падает на пол. Она садится за стол.

Она: Странно. Когда я стала собирать вещи, все поместилось в один чемодан. Не так уж много ты мне и надарил за это время.

Он: Я исправлюсь.

Она: Теперь это не важно. Я все равно не могу от тебя уйти. Я пыталась тебя ненавидеть, но у меня ничего не получается. Меня было так много, что я не могла разобраться, где кончается одна «я» и начинается другая. А теперь я вся состою из тебя, гад. У меня ничего не осталось своего. Мне некуда и не к кому идти. Но самое ужасное не это. Самое ужасное – что я все равно люблю тебя, и я все равно радуюсь, когда ты приходишь, и мое тело тоскует по тебе. (тихо) Бери.

Он: Что?

Она: (орет) Бери меня! Я устала молчать.

Он: Ты меня простишь когда-нибудь?

Она: Лучше просто забуду. Я уже все забыла. Мне нечего тебе прощать. Ты такой, какой есть. Тебя не переделать. А меня не вернуть. И хуй с нами обоими. Живем дальше.

Его контора. Она непривычно пуста. Камера движется от пустого стола – к другому пустому столу, мимо таких же пустых, просиженных стульев. Обойдя помещение, камера пятится к выходу и оказывается на лестнице. Мы видим руку, закрывающую за собой дверь.