Эдуард Лимонов - Девочка-зверь

Отделяют меня от походов на этюды четверть века, но помню отчетливо голенища андрюшкиных солдатских сапог, свиной пористой, грубой кожи; и потаптываются каблуки в весенней грязи. Видны они мне снизу, ибо обыкновенно я лежал в молодой траве, покусывая карандаш и записывая строчки в тетрадь. Записав строчку, переворачивался на спину и глядел в высокое пустое небо.

ПРИЕХАЛ МАТРОСИК К СЕБЕ ДОМОЙ, ДРОЖА ОТКРЫВАЕТ ДВЕРЬ...

А снег все падал и падал "словно природа торопилась подготовиться к моменту Нового Года, дабы предстать к 24 часам 31 декабря стопроцентно новогодней. Толстый ватный покров снега, слабый мороз, опушенные снегом ели в городских парках и скверах, красные щеки детей, зимние шубы женщин, все декорация к аксессуары классического Нового Года были на месте. Нехватало только чтобы в самый последний час небо очистилось бы от туч, перестал бы идти снег, и появились бы сухие яркие звезды.

Матросик ехал из аэропорта. Вез его веселый старик, яростно вцепившийся в руль, вонючая сигаретка стиснута между губами. Старик физически переживал каждый сугроб и поворот дороги, и каждую яму и колдобину ее. Морщился, гримасничал и вдруг кричал от боли и восторга, кричал, как кричал бы его старый автомобиль, если бы мог. Непрерывно работали щетки.

Матрос впрочем, не был матросом, дело ограничивалось действительно матросским бушлатом иностранного производства, "матросиком" его назвал старик, снявший его в аэропорту. "Садись матросик, чего стоишь сиротой, много не возьму в новогоднюю ночь с человека, на водку дашь, тебе куда?"

Во мгле снежного бурана, через темные перекрестки неизвестных дорог они пробивались к столице. Старик беспрерывно вещал, кашлял, курил и напрягался как на велосипеде, если дорога шла на подъем. "Матросик" все больше молчал, ограничивались несколькими отрывочными фальшивыми сведениями о себе. 0н с облегчением поддержал версию старика и сообщил, что да "очень долго плавал", и вот едет к матери. Общеудобно оказалось что -вот "на побывку едет /к маме/ молодой моряк", - версия из русской народной песни. Еще он удачно сообщил, что плавал на севере и старик с готовностью избавил его от дальнейших объяснений, возмущенно заговорив о неблагодарных прибалтах, захапавших наши северные порты, которые мы для них построили.

На caмом деле матросик прилетел нe с севера, а с юга, не из плаванья, но возвращался с южной войны. И ехал сейчас не к маме, но к трагической тяжелой женщине, своей подруге жизни вот уже десяток лет. Если бы старик был наблюдательнее, то отметил бы его загар, и то, что от двух тяжелых картонных коробок поставленных матросиком в багажник его машины несло терпким, безошибочно острым запахом южных цитрусовых. Фейхоа, мандарины, апельсины и хурму навязали матросику насильно уже в аэропорту его боевые друзья абхазы. Подарок.

Старик неистовствовал, сотрясаясь с автомобилем, клеймил прибалтов, дымил, пыхтя и потому матросик беспрепятственно предался своим эмоциям, сидя сзади в согретом махоркой, горелым бензином и дыханием двух мужчин, брюхе автомобильчика. У матросика стыдно ныл низ живота от предвкушения свидания с любимой женщиной, и напряженно пульсировал стиснутый складками джинсов член. Матрос знал этот зуд. Точно такой же, как во времена сербских войн, или когда он возвращался с войны в Приднестровье. Все это укладывалось в схему "солдат возвращается к любимой сучке с войны"...Правда, тогда он возвращался в другую столицу другой страны, в Париж... Он прикрыл глаза и стал вспоминать..

... С сербских войн нужно было добираться через границу до венгерского Будапешта. Когда получалось, он делал это в автомобиле, а то ехал в рейсовом автобусе, с перепуганными беженцами и всяким торгово-темным людом. Поздно ночью попадал обычно в будапештский аэропорт и пытался улететь утренним рейсом венгерской компании "Мелев" в Париж. Уже в автобусе начинал безумно ныть, в предвкушении встречи с ней, низ живота. Член топорщился в брюках, наливался волнами крови, задирался до животной боли о складки брюк. Он представлял ее полу-открытый орган, сверху - черный, в глубине - ярко-алый, как подкладка эсэсовской шинели, едва успевший закрыться после совокупления, зияющей амбразурой, страшной дырой, с каплями чужой спермы на стенках. Он представлял ее ноги, то noxoтливые, то жалкие ножки девочки-бляди в синяках, ее ляжки /несколько раз на них он находил отпечатанными пятерни каких-то зверей, с которыми она сваливалась, пьяная/. 0н вновь подзывал стюарта и требовал еще алкоголя. Алкоголя давали много. На линии Будапешт - Париж компания "Малев" сотрудничала с "Аэр-франс" и потому щедро снабжалась французским вином невысокого, но сносного качества. Он напивался и конвульсивно глядел на часы.