Анатолий Пельсин: Моя мартышка

Ее рука теплеет в моей руке. Я чувствую тяжесть своего члена, словно что-то чужеродное. Оно живет у меня в брюках, и хочет наружу. Я отпускаю ее руку, которая безвольно ложится мне на колено. Я расстегиваю ширинку, и сопливая головка, как голова удава, вываливается наружу. "What's going on?" спокойно спрашивает она, и я ее понимаю, как ни странно. Ее рука дрожит на моем колене. Она смотрит на мой член, не отрываясь. Он толстый, морщинистый, покрыт узловатыми венами. Я люблю его за его дерзость. Я жалею его - у него давно не было женщины. Вдруг Марта резко встает и отворачивается.

Проходит несколько секунд, и я тоже встаю. Я прижимаюсь к ней сзади. "Leave - me - alone," - раздельно выговаривает она, как для папуаса. Я делаю попытку вздернуть ее свитер. Мои движения слишком ленивы, чтобы быть воспринятыми благосклонно. Она уворачивается, и мне приходится ловить ее. Я валю Марту на кровать, которая истерически скрипит, и прижимаю ее сверху своим телом. Она извивается подо мной. Мой нос уткнулся в ее мягкую шею. Я целую ее ключицы, всасывая губами кусочки плоти. Она что-то быстро говорит, часто произнося мое имя. Чертова Мартышка.

Она вяло сопротивляется моим поцелуям, бормоча что-то. Она сдается. Даже слишком быстро, но ведь верно, что я не готов к долгой осаде. Она это чувствует своим мартышечьим мозгом. Я разбираю: "... wish to undress..." хочет раздеться. Я задираю ее свитер, расстегиваю молнию, и стягиваю с нее джинсы. Под ними еще чулки на поясе - одно из самых глупых изобретений в мире. Я глажу ее обтянутые шелком колени, нежно и бережно, иду вверх, нащупываю застежки. Тонкая кожица сползает с ее бедер и колен. Я стягиваю их до щиколоток, целую голени. Она лежит недвижно. Голые ступни прижаты к моему лицу, ее прохладные большие пальцы давят мне на веки. Я не могу утерпеть, чтобы не укусить ее за нежную пятку. Мои зубы встречают упругую плоть, подобную ветчине, с загустевшими краями, ее нога, как попавший в капкан зверек, дергается - ей, наверное, щекотно.

Она молчит. Я рад этому. Моя голова у нее в трусиках, ноздри вдыхают взрослый запах промежности. Ее трусики очень узкие, я беру их за краешек зубами, и тяну вниз. Они поддаются только чуть-чуть, показав клочок кудрявого волоса. Я оставляю их, и тянусь вверх, сдирая свитер через голову. Лифчик она расстегивает сама. Ее груди тяжело разваливаются в разные стороны. Я сажусь на ее живот, и беру груди в руки, каждую в отдельности. Она вскрикивает. Гляжу на нее сверху вниз. По ее лицу пляшут мрачные тени. Ее голова раскачивается на подушке. Я тяну груди на себя - они мягки и нежны, как тесто. Уплотненные соски я зажимаю между пальцами и давлю. Ей это нравится, наверно, потому что все тело ее сжимается, и я чувствую, как подо мной волнуются мышцы живота. Я с жадностью вдыхаю ее запах - химический, деодорантовый запах половозрелой американки.

- Мартышка, - говорю я, задыхаясь.

- What is it?.. - как эхо, отзывается она, подрагивая подо мной, пока я брожу руками по ее телу, залезая во все складочки, ощупывая все холмики. Мой член набух и встал во весь рост. Мне кажется, она следит за ним.

- Сейчас я тебе вдую, - говорю я.

Она качает головой. Неужели она понимает? Я скатываюсь с нее, и принимаюсь за трусы. Тонкая ткань чуть не рвется под моими нетерпеливыми руками. Очень хочется скорее вдуть. Терпкий селедочный запах разносится по комнате. Она дышит тяжело, с присвистом, пока я устраиваюсь между ее ног. Тычусь членом в нее. Она взвизгивает, и произносит несколько слов.

Чертова мартышка. У меня нет презервативов, да и не люблю я их. Я пытаюсь объяснить ей что-то, но она меня не слушает. Тогда я говорю "OK", и делаю вид, что приподнимаюсь. Она продолжает бурчать что-то на своем марсианском наречии, и вдруг начинает визжать. У нее есть причина, это всегда немного неприятно, когда в тебя неожиданно начинают заталкивать член, но ей следует меня понять, меня, маленького человечка, который вконец добрался до женского тела. Странно даже думать, что отсутствие дерьмовых резинок может меня остановить. Она протяжно воет, а я страрательно пропихиваю фаллос в глубину. Мне очень хорошо. Моя головка разбухает и деревенеет у нее внутри. Она бьет меня пятками в поясницу, но мне не больно.

И вот я в ней полностью. Она нанизана на меня, как жареный помидор на шампур.. ох, и давно-же я не ел шашлык... я отвлекаюсь, сидя в ней, раздумываю о шашлыках - я должен это делать, иначе я спущу. Мне тяжело, но я умею это делать. Я перебираю все случаи, когда я ел шашлык, пока сперма не успокоилась, и я почувствовал в себе силы продолжать. Марта подо мной молчит и вздыхает. Я провожу ногтями по ее ребрам, спускаюсь ниже, и царапаю живот, тот самый, в котором сейчас плещется моя водка с грейпфрутами. Одной рукой забираюсь еще ниже в поисках клитора - где же он, этот сопливый масленок, который я хочу раздавить между пальцами, как вишенку. Она совсем внезапно совсем высохла, и я смазываю устье влагалища слюной. Крохотный перчик шевелится под моим большим пальцем, она стонет. Я двигаюсь в ней, не сильно, но размеренно. Ее бедра сжимают меня. Наши животы целуют друг друга. Чмок. Что-то внутри ее захлюпало. Она начинает выговаривать ласковые слова, и тянется к моим губам, хочет целоваться, мартышка моя - странно, но мы с ней так и не целовались в губы. Ее язык горяч и терпок, она бешено орудует в моем рту, словно собралась остаться там надолго - я прерываю ее, отстраняю от себя. Моя рука ползет к клитору. Я нащупываю его, и зажимаю между ногтями - она верещит от необычных ощущений. Я раздираю упругую пуговку, и она перестает кричать. Она приподнимает голову от подушки, и ловит ртом воздух. Я отпускаю клитор, и она медленно опускается назад.