Энтони Гидденс - Трансформация интимности

1. Предполагалось, что каждый индивид является или мужчиной, или женщиной без всяких промежуточных состояний «между ними».

2. Физические характеристики и черты поведения индивидов интерпретировались как маскулинные и феминные в соответствии с господствующей гендерной схемой.

3. Гендерные признаки рутинным образом сравнивались и оценивались в рамках допустимых паттернов гендерно-статусного поведения.

4. Конституируемые и ре-конституируемые таким образом гендерные различия применялись для конкретизации сексуальных идентичностей, причем «кросс-гендерные элементы» отфильтровывались.

5. Акторы контролировали свой внешний вид и поведение в соответствии с «природно заданной» сексуальной идентичностью [239] Holly Devor. Gender Bending. Confronting the Limits of Duality. — Bloomington: Indiana University Press, 1989. — P. 147-149. .

Сила, с которой все еще ощущаются эти влияния, проявляется в том факте, что мужской трансвестизм обычно стигматизируется, несмотря на то что он больше не рассматривается в психиатрической литературе как перверсия. Более интересным, поскольку он выглядит даже более двусмысленно, является случай тех женщин, которые культивируют внешний вид мужественности. В этом отношении нынешние нормы внешнего вида, манеры поведения и одежды в современных обществах позволяют женщинам более близкое сходство с мужчинами, нежели что-либо другое. И все же имеет место тенденция усиления дуализма: если личность не является «реально» мужчиной, тогда она должна быть женщиной. Женщины, которые отказываются выглядеть «феминно», обнаруживают, что чувствуют себя постоянно обеспокоенными.

Я не буду надевать платьев и делать макияж или носить дамскую сумочку и не собираюсь вести себя более женственно. Мой бойфренд говорил мне, что из-за этого люди смотрят на меня как на ненормальную, и я знаю это, но я отказываюсь делать все это. Я не буду чувствовать себя комфортно в платье. Я не смогу сесть так, как я сижу сейчас. Подобно тому, как и вы привыкли ходить определенным образом. А косметика — это такое убийственное неудобство [240] Holly Devor. Gender Bending. Confronting the Limits of Duality. — Bloomington: Indiana University Press, 1989. — P. 128. .

Комбинация несбалансированной гендерной власти и укоренившихся психологических предрасположенностей вполне твердо удерживает на месте дуалистические половые разделения; но, в принципе, все может быть организовано совершенно иначе. Анатомия перестает быть неизбежностью, сексуальная идентичность все более и более становится вопросом жизненного стиля. Половые различия, во всяком случае, в ближайшем будущем, все еще будут связаны с механизмами воспроизводства особей; но для них более не имеется основательных причин приспосабливаться к явному перелому в поведении и аттитюдах. Сексуальная идентичность могла бы формироваться через разнообразные конфигурации характеристик, связывающих внешность, манеры и поведение. Вопрос андрогинности (в оригинале — androgyny (здесь в смысле — гермафродитизма) — примеч. перев. ) будет ставиться с точки зрения того, что могло бы расцениваться как желательное поведение — и ничего более.

Проблема сексуальной идентичности — это вопрос, который требует продолжительной дискуссии. Однако может показаться весьма вероятным, что одним из элементов ее могло бы быть то, что Джон Штольтенберг назвал «отказом быть мужчиной» [241] John Stoltenberg. Refusing to be a Man. — London: Fontana, 1990. .

Отрицание мужественности — это не то же самое, что поощрение феминности. Это опять же задача этической конструкции, которая соотносится — и не только в сексуальной идентичности, но и, более широко, в самоидентичности — с заинтересованностью в других. Пенис существует; мужской секс — это всего лишь фаллос, центр индивидуальности в маскулинности. Идея о том, что существуют убеждения и действия, которые правильны для мужчины и неправильны для женщины, и наоборот, вероятно, страдает прогрессирующим сведением фаллоса к пенису.

С развитием современных обществ контроль над социальным и природным мирами, что составляет мужскую сферу, стал фокусироваться через «разум». Так же, как разум, руководимый дисциплинированными исследованиями, отдалялся от традиции и догмы, он отдалялся и от эмоции. Как я уже говорил, это предполагало не столько массированный психологический процесс подавления, сколько институциональное разделение между разумом и эмоцией, разделение, которое близко следовало за гендерными линиями. Идентификация женщин с неразумностью, будь то в серьезном духе (безумие) или менее очевидным с логической точки зрения способом (женщины как капризные создания), обратила их в эмоциональных подсобных работников (в оригинале — underlabourers — примеч. перев. ) современности.