Борис Рябинин: Твой друг. Сборник. Выпуск 2

Летом сорок третьего года наши войска разбили противника на Курской дуге и погнали его на запад. Фашисты отходили с боями и усиленно минировали дороги, берега рек, лесные опушки.

Мне надо было поехать в дивизионный ветлазарет. По большаку туда — километров пятнадцать. «Зачем ехать так долго, когда можно напрямик», — подумал я и поехал к лесу. Как обычно, Альфа бежала впереди. На опушке она остановилась, обернулась и гавкнула свое «ам». Я крикнул:

— Стоять, Альфа!

На опушке ничего подозрительного обнаружить не удалось, земля ровная, никаких следов минирования. На деревьях тоже никаких знаков. Иногда наши саперы не успевали обезвреживать минные участки и прибивали на столбах или деревьях дощечки с крупной надписью: «Заминировано». И я решил, что все в порядке, путь безопасен.

— Вперед, Альфа! Прямо! — приказал я Альфе, и та, взмахнув хвостом, побежала в лес.

Ехал я шагом, не правя конем, — он сам осторожно лавировал между деревьями. Впереди мелькало серое тело Альфы.

Мы проехали метров пятьдесят, и вдруг раздался взрыв… Сокол вздрогнул и остановился.

Потом я увидел Альфу… Подойти бы к ней, но нельзя: лес заминирован, можно подорваться. Да и помощь моя ей уже не требовалась…

Много смертей я видел на фронте, но эта поразила неожиданно сильно. Никого не обходит война… Даже и бессловесное, преданнейшее человеку животное.

Направил Сокола назад по его же следу. Долго после этого не оставляла меня одна и та же мысль: «Кто знает, может быть, Альфа спасла меня и моего Сокола…».

Ночь была мутно-серая, без луны. По полю, шурша, неслась сухая поземка.

Саперы-собаководы сержант Пастухов и рядовой Черкасов, получив еще с вечера боевое задание, готовились к вылазке на передний край противника: надо было сделать проход в минном поле противника, открыть своему батальону путь к наступлению.

Не впервые это делал сержант Пастухов, но каждый раз при разминировании испытывал какое-то необыкновенное чувство, от которого его зрение и слух обострялись до крайности. Он ощущал себя укротителем, находящимся в клетке среди зверей, от которых ежесекундно можно ожидать нападения. Только было еще труднее. Опасность подстерегала и со стороны. Враг в любой момент мог обнаружить и сорвать боевой план.

Пастухов и Черкасов оделись в белые маскировочные халаты с капюшонами и сразу стали казаться толстыми, неуклюжими, особенно низкорослый, плотный Черкасов. Белые накидки надели и на собак. Треф вел себя спокойно, а чувствительный Пурик несколько раз встряхнулся, пытаясь сбросить одеяние, и успокоился лишь после того, как Черкасов, его хозяин, строго прикрикнул: «Нельзя, Пурик! Фу!».

— Смотри, Черкасов, за своим псом хорошенько, — напутствовал своего подчиненного Пастухов, — а то он у тебя какой-то шальной.

— Зато старательный какой, товарищ сержант. А чутье какое!

— Старательность, Черкасов, хороша при уме и выдержке, а он у тебя не всегда дисциплину соблюдает. Либеральничаешь ты с ним.

Взяв в левую руку поводок от собаки, а в правую щуп — длинную палку с острым железным стержнем на конце, саперы-вожатые вылезли из окопа и встали на лыжи.

Пошли, низко пригнувшись. Впереди — Пастухов, за ним шагов через восемь Черкасов.

Противник, отступая, изощрялся в минировании: противотанковые заделывал в деревянную оболочку, чтобы не улавливались электрическим миноискателем — «пищалкой», между большими минами закладывал маленькие противопехотные, с проволочкой — чуть ее задел и… взрыв.

Несется поземка по полю, крутится около кустарника, заволакивает все мутью. Ровное снежное поле и пологая высота, за которую зацепился противник, безмолвны, кажется, что враг или спит, или отошел. Но нет, враг начеку. Заскользил по белому полю луч прожектора, застрочил пулемет. «Лежать!» — одновременно прошептали Пастухов и Черкасов собакам и, упав в снег, замерли. Рядом с ними прильнули к земле Треф и Пурик. Умолк пулемет. Оборвалась и полоса света. «Прощупывают и пугают… — подумал Пастухов. — Знаем мы ваши повадки — сами побаиваетесь…».

Сняли лыжи и, воткнув их глубоко в снег около кустика, поползли. Продвигаться тяжело — тонешь в снегу, зато хорошая маскировка. И поземка мешает, бьет прямо в глаза.

Время от времени Пастухов и Черкасов повелительно шептали: «Треф, ищи! Пурик, ищи!» Собаки принюхивались к снегу и, натягивая поводки, рвались вперед. Старательный и горячий, Пурик тыкал нос в снег и чихал. «Тихо, Пурик! Фу!» — сердился Черкасов.