Ольга Карагодина - Серебряный пёс

— Да, тут одни сексуальные маньяки! — подумала Фрося, и сделала несколько шагов в сторону.

Мужички висели намертво, и все чего-то от нее хотели. Точнее, дрыгались. Кульминационным моментом изнасилования ирландского волкодава явилось действие совершенное хозяйкой ризена и цверга. Той стало стыдно за своих двух сексуально озабоченных обормотов и она решила оторвать, хотя бы ризена от этой ходячей пирамиды, и поэтому она удачно пристроилась поверх спины Кешки. Картинка была, что надо! Вся конструкция колыхалась, последней на спине ризена, висела хозяйка Кешки, дрыгаясь вместе со всеми в такт, и бесполезно пытающаяся призвать к порядку собственного пса.

— Мдя. Весело тогда было!

Фросе все кобели осточертели, поэтому, она красиво встряхнулась, легко раскидав вокруг себя, словно фантики разномастных идиотов. Те, посыпались на землю: ризен в обнимку с хозяйкой, обиженно тявкающая лайка, незаметно отлетел цверг, так же незаметно улетел в сторону пудель, изогнувшийся в форме велосипеда, а с ним и плоскомордый боксер со свисающими слюнями.

Фрося, еще раз, обвела глазами поверженных ухажеров:

— Стадо, сексуально-озабоченных придурков, ей Богу!

Хозяйка Фроси полностью ее поддержала:

— Маньяки! Маньяки! Больше, мы к вам в гости не придем! Фрося даже не в том состоянии, когда пристают, а вы слюни развесили.

И, правда, больше ту женщину не приводили, а жаль:

— Всем миром, мы бы ее уговорили, а может, надо было начинать уговаривать ее хозяйку? — подумал Казан и понуро отправился дальше.

«Чтобы окончательно свести женщину с ума надо быть не только воплощением ее сокровенной мечты, но и ее ужаснейшего кошмара» (с).

Вот такие зарисовки получились о друзьях и подругах Казана. Зарисовок очень много и все их не опишешь. У меня их накопилось более трехсот, надеюсь, что выбрала лучшие.

Охотничьи качества у Казана начали проявлять рано, буквально с рождения. Будучи трехмесячным щенком, лайчонок охотился на всё, что движется: на летящие листики, бумажные пакеты, птиц, крыс, кошек. Как только он замечал любой движущийся предмет, нос его начинал ходить из стороны в сторону, он припадал на лапках к земле и через мгновение с рычанием мчался за предметом охоты. Приблизительно с пятимесячного возраста мы начали с ним выезжать на природу, практически каждые выходные либо в большие парки в пределах Москвы, либо за город в лес. Мы так и не сходили с ним ни на одну из притравок, убоявшись того, что потом не справимся с ним в городских условиях. Казан от природы обладал характером лидера, а усиливать это качество было нельзя. Нельзя потому что Казан, гонялся не только за дичью, Казан легко мог укусить человека и кусал. О покусах и об охоте напишу в этой главе. На самом деле это самая важная глава, потому что в ней я попытаюсь раскрыть сущность западно-сибирской лайки.

Что такое лайка в лесу! Лайка в лесу — это, прежде всего охотник. Лишь только забежав в лес, Казан превращался совершенно в другую собаку. Собаку полудикую, собаку грозную, собаку, умеющую как тень появляться из кустов и так же внезапно исчезающую.

Обычно Казан забегал в лес в ошейнике. Я тогда ещё не знала, чем это грозит. Опасности были большие. Два раза Казана в лесу крали и он приходил домой спустя несколько часов с обрывками веревки на шее, измученный и битый. Было видно, что он перегрызал веревки, кусался, его лупили, но все же он приходил домой. После этих случаев Казан сам научился справляться с этой проблемой. Во-первых, он никогда в лесу не подходил на расстояние вытянутой руки к чужим людям, во-вторых, я увидела интересную вещь. Однажды, зайдя в лес, я увидела, как пёс освобождается от ошейника сам. Ошейник после краж я стала оставлять свободно висящим на шее, а Казан, отбежав от меня на несколько метров, начинался тереться шеей о низко висящие сучья до тех пор, пока ожерелье не стягивалось с шеи и не оставалось одиноко висеть на суку. Попросту он терся шеей о сук до тех пор, пока ошейник не снимется, после чего пулей несся в лес.

Лайки уходят в лесу от охотника на два-три километра и это нормально. Натасканные собаки уходят в поисках дичи, у Казана это была генетическая память. Первый урок охоты он преподал мне в возрасте девяти месяцев, поймав белку прямо на земле и вынеся её в зубах на показ:

— Мол, смотри хозяйка, я не зря ем свой хлеб. Наша первая белочка.

Сразу белку в тот раз он мне не отдал. Точнее отдал, но не просто так. Вынес из леса он живую белку, на мои просьбы отдать её мне, Казан не ответил. Он занес зверька в кусты, сломал белке хребет и лишь после этого положил трупик у моих ног. За свою жизнь при любой возможности Казан ловил любого дикого зверька и задавил дичи не мало. Много он передавил и птиц. Бичом для нас стали домашние куры, утки, гуси. Платили неоднократно. Вся наша борьба с этим вопросом свелась к нулю, и здесь Казан научился обманывать нас. При нас он кур и гусей не замечал, но стоило отвернуться, и дело было сделано: что птицу, что зверя Казан никогда не трепал и не жевал. Он убивал и оставлял дичь лежать в надежде, что мы подберем убитую дичь, а он сделал своё дело.