Патриция Макконнелл - По ту сторону поводка [Как понять собаку и стать понятным ей]

Обычно этот взгляд — настоящее предупреждение, которое дает время, примерно четверть секунды, среагировать на него, прежде чем собака укусит. При моих действиях у собак нет нужды выполнять свои угрозы, и опасность невелика. Я никогда не оказываю на собаку такого давления, при котором у нее не останется иного выбора, кроме как среагировать. Деликатно держа ее заднюю лапу, уголками глаз я слежу за ее лицом. Еще я приближаюсь к ней, когда у нее во рту кость, чтобы посмотреть, изменится ли ее реакция, или осторожно удерживаю переднюю лапу, когда собака пытается ее убрать. Благодаря всем этим тестам, я узнаю о собаке достаточно много: как она реагирует на что-либо умеренно неприятное, что она делает, когда я начинаю отбирать ее «сокровище». Один из способов реакции собаки — застывшая поза и тяжелый взгляд, которые связаны с настоящей наступательной агрессией: не защитной агрессией, обусловленной страхом, не подчинением и не пассивной беспомощностью. Я вижу это у собак, не желающих уступить ни миллиметра и подчеркивающих готовность реализовать свою угрозу, которую они только что продемонстрировали. Я вижу это у тех собак, которых, как мне кажется, можно точно описать как доминантно-агрессивных, вроде метиса волка с собакой, чей взгляд я интерпретировала, как «не смей никогда больше так делать», и который наказал меня для наглядности единичным, но серьезным укусом.

Протянув руку к задней ноге Честера и держа его за заднюю лапу, я была готова к тому, что он мгновенно превратится из большого дружелюбного парня, которым был до сих пор, в доминантного агрессивного пса [41] С некоторыми собаками это упражнение может быть опасным, и я не рекомендую его делать никому, кроме опытных тренеров и зоопсихологов. . Глаза Честера не изменились ни на йоту, оставшись такими же мягкими и светлыми. Он продолжал вилять всем телом от плеч до кончика хвоста. Когда он облизывал мое лицо, его рот оставался открытым и расслабленным, хвост низко опущенным и свободным. Я попросила его лечь. Он лег, виляя хвостом так сильно, что в такт с ним двигалось все его тело. Я аккуратно перевернула его, и он с шумом вылизал мои руки своим огромным смешным языком. Я разрешила ему встать, дала косточку, начиненную сыром, и затем наклонилась, чтобы ее забрать. Он поднял глаза и лизнул мою руку, после чего вернулся к косточке. Я дотянулась до косточки и забрала ее. Он стоял, ухмыляясь. И позволил мне сделать это.

Честер, хотя и имел сложение профессионального борца, но не вел себя в моем офисе, как доминантный пес. И, похоже, он не был таким и дома. Джон поведал, что мог гладить Честера в любое время, расчесывать его, снимать шелуху растений с его хвоста, забирать его игрушки и миску с едой и сгонять с кровати без всяких проблем. Честер обожал гостей; он позволял детям играть с его игрушками, бурно с ним обниматься и сидеть на нем, как на лошадке. Собственно говоря, единственная проблема с Честером у Джона возникала тогда, когда он говорил ему слово «нет».

Ничего не было понятно. Я вернулась к основной проблеме и снова попросила Джона рассказать свою историю. Он объяснил, что в самом начале его предупредили, что чесапик-бей-ретриверы могут быть упрямыми, своенравными собаками, и что «надо сразу продемонстрировать им, кто в доме хозяин». Первый раз, когда Честер, только прибыв в семинедельном возрасте в новую семью, сходил в туалет дома, Джон преисполнился решимости преподать ему хороший полноценный урок. «Нет», — прогудел он и, подбежав к Честеру, схватил его за загривок, как учил заводчик, и сильно его встряхнул. В последующие несколько дней это повторялось неоднократно, причем Джон усиливал громкость «нет» и интенсивность встряхивания за загривок. Никаких телячьих нежностей с этой крепкой охотничьей собакой, хоть она и была всего лишь щенком. На второй день Честер помочился (подчиненные собаки часто делают это при испуге), когда Джон прокричал: «Нет!» и приблизился к нему. Но когда Честер прижал уши, перевернулся на спину и помочился, Джон осознал, что его наказание зашло слишком далеко, и немедленно прекратил свое наступление на Честера. Тот же сценарий: Джон вопящий «нет!» и бегущий к собаке, испуг Честера и мочеиспускание — несколько раз повторился в последующие пару дней.

Теперь вы можете связать все пункты воедино. Честер понял, что если он помочится в ответ на «нет!» Джона, тот прекратит свою атаку. Позднее Честер научился комбинировать мочеиспускание с захватывающей игрой «Догони меня, я здесь!», которой он успешно обучил Джона и превратил в забаву «Возня на кровати и задирание лапы над подушкой». Его взгляд, обращенный на Джона с кровати, вероятно, не был похож на холодную угрозу. Держу пари, что Честер просто наблюдал за Джоном, чтобы увидеть, что тот предпримет дальше. Мое собственное предположение на этот счет заключается в том, что Честер, как и многие подростки, любил наблюдать за своими взрослыми, когда они вне себя от расстройства, и нашел идеальный способ заводить Джона. Честер здесь не был на сто процентов беспомощной жертвой: он применил то, чему научился, и использовал это, чтобы вывести из себя Джона, но это бесконечно далеко от доминантной агрессии. Где здесь, вообще, была агрессия, в конце концов? Честер никогда даже не рычал на Джона, и тем более не пытался его укусить. Проблема поведения пса была преодолена, когда Джон заменил «нет» на «неверно». Честер усвоил, что если, услышав команду «неверно», он прекращает делать то, что делал, происходит что-то хорошее. Он полюбил новую игру, и, согласно последним сведениям, Джону не приходится менять простыни из-за Честера уже достаточно продолжительное время.