Джон Грогэн - Марли и я - жизнь с самой ужасной собакой в мире

Дженни все чаще давала псу прописанные доктором успокоительные таблетки, скорее, для собственного спокойствия, однако страх перед грозами становился сильнее день ото дня. Теперь даже при накрапывающем дождике Марли панически убегал. Если мы находились дома, он попросту приклеивался к нам, пачкая слюной нашу одежду. Если он оставался один, то искал укрытия своими привычными способами: делал подкопы под двери и сдирал штукатурку и линолеум. Чем больше я чинил, тем больше он крушил. За ним просто нельзя было угнаться! Это должно было доводить меня до бешенства, но я знал, что Дженни зла на нас обоих. Поэтому мне пришлось начать маскировать следы его активности. Если находил изжеванные туфлю, книгу или подушку, то прятал улики, прежде чем их находила она. Когда Марли врывался в наш маленький дом, как слон в посудную лавку, я шел по пятам, расправляя ковры на полу, поправляя журнальные столики и вытирая слюну, которую он разбрызгивал по стенам. Прежде чем Дженни успевала что-то заметить, я хватался за пылесос и собирал щепки в гараже, где он снова пытался выломать дверь. Я не ложился спать до глубокой ночи, заметая следы и отчищая грязь, чтобы утром, когда проснется Дженни, малейшее повреждение было исправлено. «Ради бога, Марли, ты что, ищешь своей погибели? – спросил я его однажды ночью, когда он стоял возле меня, виляя хвостом и облизывая мое ухо, пока я пытался залатать очередной погром. – Завязывай с этим».

И вот однажды вечером дело дошло до наказания. Я открыл входную дверь и увидел, как Дженни с кулаками набрасывается на Марли. Она истошно рыдала и колотила его так, будто стучала по барабану.

– Почему? Зачем ты все это делаешь? – орала она. – Почему ты все крушишь?

В этот момент я заметил, в чем провинился Марли: диванная подушка была разорвана, а набивка просыпалась. Марли стоял, понурив голову и расставив лапы, словно пережидал ураган. Он не пытался удрать или уклониться от ударов; он стоял перед Дженни и сносил каждый удар без стонов и жалоб.

– Эй-эй-эй! – закричал я, хватая ее за запястья. – Ну же, остановись. Стоп. Стоп.

Она тяжело дышала сквозь всхлипывания.

– Стоп, – повторил я.

Я встал между ней и Марли и посмотрел в глаза Дженни. Казалось, на меня смотрел посторонний человек. Чужой взгляд.

– Уведи его отсюда, – в ее голосе слышались нотки недавней вспышки гнева. – Уведи его сейчас же.

– Хорошо, я уведу его, – сказал я, – только успокойся.

– Уведи его, и пусть он больше сюда не суется, – повторила она решительно.

Я открыл входную дверь, и Марли выскочил на улицу. Когда я собрался взять его поводок, Дженни добавила:

– Я больше не могу. Хочу, чтобы он исчез. Пусть он навсегда уйдет отсюда.

– Ну хватит, – отмахнулся я. – Ты же не имела это в виду.

– Именно это, – настаивала она. – Я сыта по горло этой собакой. Или ты найдешь ему новый дом, или это сделаю я.

Она не могла так думать. Она любила Марли. Она обожала его, несмотря на массу его недостатков. Да, она была расстроена, ее уровень стресса дошел до крайней точки. Но вскоре она отойдет и передумает. В тот момент мне показалось, что самое благоразумное – дать ей время остыть. И вышел, не сказав ни слова. Марли носился перед домом, подпрыгивая и лязгая челюстями, стараясь вырвать поводок у меня из рук. Он был прежним весельчаком, и на его настроение побои явно не повлияли. Я знал, что Дженни не причинила ему вреда. Должен признаться, временами я лупил его еще сильнее, когда мы играли с ним, и ему это нравилось, поэтому он даже требовал добавки. Терпимость к боли – отличительная черта этой породы; пес состоял из мышц и сухожилий. Однажды я мыл машину на подъездной дорожке, а он сунул голову в ведро с мыльной водой. Его морда застряла. Перепугавшись, пес вслепую пустился по газонам и бежал, пока со всего маха не врезался в бетонную стену. Однако удар не нанес ему вреда. Но стоило в состоянии гнева слегка шлепнуть его по заду ладонью или строго поговорить с ним – и пес выглядел глубоко уязвленным. Для туповатого недотепы, коим и слыл Марли, у него была слишком восприимчивая натура. Удары Дженни не причинили ему физического урона, но глубоко задели его чувства. Дженни значила для него все, она была его лучшим другом, и вдруг теперь неожиданно изменила свое отношение к нему. Она – его хозяйка, а он – ее верный слуга. Если она считала нужным наказать его, он покорно принимал эти удары. На фоне других собак он вовсе не идеален, но чего у него не отнимешь, так это преданности. И теперь мне предстояло уладить конфликт.