Джеймс Хэрриот: Кошачьи истории

— В блюдечко… — В тумане вдруг забрезжил луч света. — Но что за микстура?

— А! Героин с петиденом. Доктор Аллинсон всегда прописывает.

Я схватил ее за руку.

— На минутку вернусь с вами.

Старик посмотрел на меня с удивлением.

— Что случилось, мистер Хэрриот? Забыли что-нибудь?

— Нет. Дик. Просто хочу задать вопрос. Вкус у вашей микстуры приятный?

— Да, сладенькая такая. Глотается легко.

— И вы наливаете ее в блюдечко?

— Верно. Руки меня не слушаются.

— А когда принимаете ее на ночь, в блюдечке что-нибудь остается?

— Остается. А что?

— Так вы же ставите блюдечко у кровати, верно? А Игрун спит возле вас…

Старик уставился на меня.

— Так, по-вашему, малыш его вылизывает?

— На что угодно спорю: вылизывает!

Дик откинул голову и расхохотался. Смеялся он долго и весело.

— А потом спит как убитый! Оно и понятно: я тоже носом клюю!

Я смеялся вместе с ним.

— Теперь все понятно, Дик. Как примете микстуру, блюдечко убирайте в тумбочку, хорошо?

— Само собой, мистер Хэрриот. А Игрун больше так валяться не будет?

— Никогда!

— Это вот хорошо! — Он сел на постели, взял Игруна и нежно прижался к нему лицом. Потом радостно вздохнул и посмотрел на меня.

— Значит, мистер Хэрриот, теперь и беспокоиться нечего.

На крыльце, второй раз прощаясь с миссис Дагган, я оглянулся на дверь.

— «Теперь и беспокоиться не о чем!» А? Какой молодец!

Это верно. И ведь чистую правду сказал: о себе он не беспокоится.

В следующий раз я увидел Дика через две недели, когда навещал приятеля в дарроубийской больничке. Старик лежал на кровати в углу палаты.

Я подошел и присел на край его постели. Его изможденное лицо дышало безмятежностью.

— Здравствуйте, Дик, — сказал я.

Старичок сонно поглядел на меня и прошептал:

— А, мистер Хэрриот! — Он закрыл глаза, но через несколько секунд открыл их и чуть улыбнулся. — Я рад, что мы разобрались с тем, от чего Игруну бывало плохо.

— Я тоже рад. Дик.

— Его миссис Дагган взяла, — добавил он, помолчав.

— Да, я знаю. Ему там будет хорошо.

— Верно… — Его голос стал тише. — Только вот иногда думается, был бы он тут со мной… — Костлявые пальцы погладили одеяло, губы снова зашевелились. Я нагнулся пониже, чтобы расслышать. — Игрун… — шептал он, — …Игрун… — Веки старика сомкнулись, и я увидел, что он уснул.

На следующий день я узнал, что Дик Фосетт умер, и, возможно, я слышал его последние слова. И были они о его коте. Необычно, но так уместно!

— Игрун… Игрун…

Шли месяцы, а в моих отношениях с двумя нашими дикими кошками никакого потепления не наступало, и я с нарастающим душевным трепетом следил, как длинная шерсть Олли опять начинает сбиваться в страшные колтуны. К концу года он вновь выглядел более чем непрезентабельно. С каждым днем становилось все яснее, что пора принимать меры. Но удастся ли мне еще раз его провести? Оставалось попробовать.

Я опять приготовил рыбу с нембуталом, и Хелен поставила миску на стенку, но Олли понюхал, лизнул и ушел. Мы попробовали повторить, и опять Олли исследовал миску с глубоким подозрением, а есть не стал. Явно почувствовал, что что-то назревает.

Постояв у окна, как обычно, я обернулся к Хелен.

— Попытаюсь его поймать.

— Поймать? Сачком?

— Нет-нет. Он ведь уже не котенок и не подпустит меня к себе.

— Так как же?

Я посмотрел на взлохмаченное черное чучело на стенке.

— Ну а что, если я спрячусь за тобой, когда ты выйдешь их кормить, сцапаю его и засуну в клетку? Потом отвезу в операционную и постригу под общим наркозом?

— Сцапаешь? Засунешь в клетку? — с сомнением повторила Хелен. — По-моему, у тебя ничего не выйдет.

— Да, конечно, однако за свою жизнь я хватал не так уж мало кошек и умею быстро двигаться. Мне бы только подойти к нему незаметно. Давай попробуем завтра.

Моя жена лишь поглядела на меня. Этот план ей как будто доверия не внушал.

Утром она поставила на стенку миски с восхитительной свежей треской. Их любимое блюдо. К вареной рыбе они были относительно равнодушны, но перед сырой устоять не могли. Открытая клетка была спрятана рядом. Кошки прошествовали по стенке: Жулька — гладенькая, глянцевитая, и Олли — жалкое пугало, взлохмаченный, с колтунами, свисающими с шеи и по бокам. Хелен, как обычно, приласкала обоих, а когда они радостно припали к мискам, вернулась на кухню, где притаился я.

— Теперь, — сказал я, — снова иди к ним, очень медленно. Олли так увлечен рыбой, что, возможно, не заметит меня.