Джеймс Хэрриот: Кошачьи истории

Каким бы коктейлем Моисей не ублажался, он быстро превратился в упитанного красавчика с шерсткой неописуемой глянцевитости, которой, возможно, был обязан свинячим компонентам в своем рационе — но, возможно, что и нет. Берту, его кормилицу, словно бы ничуть не тревожило присутствие мохнатого приемыша, и она с довольным похрюкиванием подталкивала его пятачком, точно собственного отпрыска.

Со своей стороны Моисей явно находил общество свиньи и поросят чрезвычайно приятным. Когда поросята сбивались в кучу и засыпали, Моисей обязательно пристраивался между ними, а когда через два месяца его юные собутыльники были отлучены от матери, он доказал свою привязанность к Берте, проводя с ней заметную часть своего времени.

Это продолжалось годы и годы. Я часто видел, как он в закутке с наслаждением трется боком об уютный бок свиньи, но особенно он запомнился мне на своем любимом месте: свернувшись на верху ограды, черный кот, словно бы в задумчивости, созерцает первый теплый приют в своей жизни.

Когда кошки и собаки, которых мы лечили, в конце концов умирали, хозяева иногда приносили нам их мертвые тельца. Это всегда было очень грустно, и у меня сжалось сердце, когда я увидел лицо старого Дика Фосетта.

Он поставил на стол в смотровой самодельную кошачью корзинку и тоскливо посмотрел на меня.

— Игрун… — сказал он, и губы у него беспомощно задрожали.

Я не стал задавать вопросов, а начал развязывать шнурки, стягивающие картонную коробку. Купить настоящую кошачью корзинку Дику было не по карману, но он уже приходил с этой картонкой, в стенках которой просверлил дырки.

Я развязал последний узел и заглянул внутрь, где неподвижно лежал Игрун — глянцевито-черный шаловливый котик, которого я знал так хорошо. Ласковый мурлыка, деливший с Диком его жизнь.

— Когда он умер, Дик? — спросил я мягко.

Он провел ладонью по изможденному лицу, по жидким седым волосам.

— Да вот утром гляжу, а он лежит рядом с моей кроватью… Да только… может, он еще не умер, мистер Хэрриот?

Я снова посмотрел в картонку. Ни малейших признаков дыхания. Я вынул обмякшее тельце, положил на стол и прикоснулся к роговице незрячего глаза. Никакого эффекта. Я взял стетоскоп и прижал его к черной грудке.

— Сердце еще бьется, Дик, но очень слабо.

— Может взять и остановиться, так, по-вашему?

— Ну-у… — Я замялся. — Боюсь, примерно так.

Тут грудная клетка котика слегка приподнялась и опустилась.

— Он еще дышит, — сказал я. — Но еле-еле.

Я внимательно осмотрел Игруна, однако болезненных симптомов не обнаружил. Конъюнктива была здорового цвета, да и все остальное казалось нормальным.

Я погладил глянцевую шерстку.

— Настоящая загадка, Дик. Он всегда был таким подвижным, бойким — настоящим Игруном. И вот лежит пластом, а я не могу найти причину.

— Может, его удар хватил?

— Ну теоретически не исключено, но он должен был бы сохранять какие-то проблески сознания. А ушибить голову ему не могли?

— Вроде бы нет. Когда я спать ложился, он прыгал себе, а ночью из дому не выходит. — Старик пожал плечами. — А он, значит, совсем плох?

— Боюсь, что так, Дик. Жизнь в нем еле теплится. Но я сделаю инъекцию стимулирующего средства, а вы отнесите его домой и держите в тепле. Если завтра утром он еще будет дышать, принесите его сюда, и я посмотрю, что еще можно будет сделать.

Я старался говорить бодро, но не сомневался, что больше Игруна не увижу. И знал, что старик думает то же самое.

Его руки дрожали, пока он завязывал шнурки. Я проводил его до входной двери. Он все время молчал, но на крыльце вдруг обернулся и кивнул.

— Спасибо, мистер Хэрриот.

Я смотрел, как он, шаркая ногами, бредет по улице — возвращается в пустой домишко с умирающим другом. Жену он потерял много лет назад — во всяком случае, все время нашего знакомства он жил один на пенсию по старости. Невеселая эта жизнь. Он был тихим, добрым человеком, редко выходил из дома и как будто не имел друзей, зато у него был Игрун. Шесть лет назад котик забрел к нему и преобразил его жизнь, принеся в безмолвный дом шаловливую веселость, смеша старика, сопровождая его по дому и не упуская случая потереться о его ноги. Дик уже не ощущал себя одиноким, и год за годом я наблюдал, как крепнет их дружба… Нет, не просто дружба — старик, казалось, находил в Игруне опору. И вот теперь — это.

Что же, думал я, возвращаясь по коридору, случай, увы, слишком обычный в ветеринарной практике. Жизненный срок четвероногих друзей чересчур короток. Но мне было по-особому скверно, я ведь так и не установил, что случилось с моим пациентом. Я был в полном недоумении.