Екатерина Калибаба - Счастье в каждом дне. История девушки, которая не хотела жить, как все

Вот один из стихов того времени, по окраске они были похожими:

В моем детстве было полно слез и боли, оно кишело страхами и желанием стать малышкой, чтобы совсем ничего не понимать. Больше всего я не любила выходные и праздники, потому что все в эти дни были дома, а значит – будет скандал. В девяти случаях из десяти было именно так, чаще всего просто с претензиями, иногда с криками, а иногда – со слезами и угрозами. Помню холодную летнюю кухню, зимний вечер и маму, ревущую там несколько часов подряд.

Когда мне было шестнадцать, я жила с папой. Многие удивляются и побаиваются спрашивать о причинах, вдруг что-то трагичное. На самом деле, все живы и здоровы, просто так я решила и решала пару раз. Причина – бунтарский характер и несогласие с правилами жизни родителей, неприятие невыполненных обещаний, взаимное непонимание, в общем, все прелести подросткового периода и моего тогдашнего нигилизма.

Выросла я самостоятельной девочкой, ни папиной, ни маминой дочкой. Мне повезло – у меня есть старшая сестра, у нее я пропадала вечерами и неделями, к ней шла за советом и со своей бедой, ей показывала свою первую прическу «каскад», сделанную в домашних условиях подружкой. С сестрой мы и сейчас болтаем часами по вайберу, а когда встречаемся, хохочем, пьем вино, моем кости родителям и сидим часов до двух ночи в эти редкие и желанные встречи.

«Вы – засранки!» – снова кричит отец, увидев чашку от чая, оставленную на столе и бросая ее в угольный ящик. У чашки отбивается ручка, а мне кажется, что лучше б она была запущена в меня. Казалось, что физическое проявление агрессии спровоцирует меня уйти быстрее. Но в нашей семье никогда не было рукоприкладства. В печке догорает огонь и нужно подбросить угля, а мне принципиально не хочется подходить к месту смерти чашки и месту выброса злости. Чашка без ручки. Она ни в чем не виновата. Позже к ней присоединится еще ни одна ее коллега, а еще кусочек микроволновки.

Папа помнит об этих случаях довольно хорошо и в наших разговорах об этой книге, спросил, буду ли я упоминать о нем. Сначала попросил не упоминать о разбитой посуде, а потом сказал:

– Пиши, как есть. Это ведь часть жизни.

Добавлю, что это и часть моего развития.

Мой папа – очень хороший человек. Он прекрасный организатор и умеет шикарно делегировать, он очень любящий, правда выражает любовь по-особенному. Все, кто знают папу, знают, что основная его особенность – эмоциональность, очень громкий голос и вспыльчивость. Если вам кажется, что это гремучая смесь, вам не кажется.

У меня тоже есть некоторые из этих качеств. Но с годами, с опытом, с прочитанными книгами, с пройденными тренингами, они стали проявляться реже. Все же могу сказать очень ответственно: когда человек в эмоциях, он сам не может остановиться в разрушениях, даже если хочет.

Нет-нет, я не бью чашки и не бросаюсь посудой, хотя, это иногда кажется было бы лучше, нежели то, что я говорила или то, как я говорила. «Выключение звука», которое я практиковала в самом начале своих отношений, было хуже тысячи разбитых тарелок и чашек вместе взятых.

Ментальный «fuck» – так это назвал один из моих учителей. Это когда ты считаешь себя лучше, умнее, а главное – правее всех вокруг или одного конкретного человека. Ты считаешь его виноватым во всех грехах мира, а конкретно в том, что что-то вышло не так, как ты хотела.

Сейчас я называю это – эго, или – моя неосознанная частичка. Хочется, чтобы это была именно крошечная часть, а никак не половина меня. Важно вовремя увидеть ее и осознать, что она чувствует прямо сейчас и что хочет.

О своих выступлениях и молчаниях в отношениях я расскажу чуть позже, но точно знаю, что характер у меня от папы. Радуюсь тому, что начала понимать, почему папа не может остановиться вовремя.

Мой папа – шахтер, благодаря ему и родному городу Донецку я знаю, как выглядят террикон и коногонка, употребляю диковинное для некоторых слово «тормозок» и знаю, что такое «жужалка» и «проходка».

Когда родители еще жили вместе, папа был проходчиком. Он одним из первых опускался в шахту и каждый день был под землей. В свои рабочие дни он возвращался с «накрашенными» глазами и меня это забавляло. Чуть позже я узнала, что угольную пыль с глаз не так уж легко отмыть. Мой папа всегда много и тяжело работал. Помню, как он ходил на работу со сломанной ногой, уже когда был начальником. Как на выходных строгал, пилил, приколачивал. Мы жили в доме с небольшим огородом и курятником. Не гектары земли и не тонны работы, но с моим папой работа находилась рядом всегда.