Саймон Сингх - Ни кошелька, ни жизни

Итак, по мнению скептиков, если полное отсутствие лечения приносило больным холерой больше пользы, чем общепринятая героическая медицина, неудивительно, что и гомеопатия оказалась полезнее. Ведь, в конце концов, гомеопатические препараты так разбавлены, что принимать их – все равно что не лечиться вовсе.

Одним словом, о больном, решившем обратиться за лечением до начала ХХ века, можно сказать две вещи. Во-первых, для него было бы лучше вообще не лечиться, нежели пробовать на себе методы героической медицины, а во-вторых, ему было бы полезнее прибегнуть к гомеопатии, нежели к официальной медицине. Но важный вопрос вот в чем: можно ли сказать, что лучше лечиться гомеопатией, чем не лечиться вообще? Сторонники гомеопатии утверждали, будто убедились в ее действенности на собственном опыте, тогда как скептики возражали, что вещества в таких разведениях просто не могут принести больному никакой пользы.

Споры не угасали на протяжении всего XIX века, и хотя поначалу аристократия и высшие слои врачебного сообщества оказали гомеопатии теплый прием, с каждым десятилетием настороженное отношение к идеям Ганемана лишь усиливалось. Например, американский врач и писатель Оливер Уэнделл Холмс признавал, что в прошлом классическая медицина терпела неудачу (“Если бы всю медицину на свете выбросили в море, это было бы плохо для рыб и хорошо для человечества”), однако не был готов считать гомеопатию шагом вперед. Он называл ее “мешаниной из извращенной изобретательности, показного всезнайства, глупого неправдоподобия и искусной полуправды”.

Оливер Уэнделл Холмс

В 1842 году Холмс прочитал лекцию под названием “Гомеопатия и родственные ей заблуждения” ( Homeopathy and its kindred delusions ), в которой настойчиво повторял, что с научной точки зрения идеи Ганемана бессмысленны. Особенное внимание он уделял тому, что в основе гомеопатии лежат ультраслабые растворы. Процесс их приготовления можно представить себе следующим образом: действующее вещество растворяют во все более внушительных объемах жидкости. Ведь каждый раз, когда гомеопаты разводят активное вещество в сто раз, они растворяют его в объеме воды или спирта, почти в сто раз большем, – и повторяют эту процедуру снова и снова. Холмс использовал расчеты итальянского врача доктора Панвини, чтобы на примере одной капли настойки ромашки показать, какие дикие следствия можно вывести из идеи многократного разведения исходного вещества:

Для первого разведения требуется 100 капель спирта. Для второго – 10 000 капель, то есть около пинты. Для третьего – 100 пинт. Для четвертого нужно уже 10 000 пинт, то есть более 1000 галлонов, и так далее до девятого разведения, на которое требуется десять миллиардов галлонов, чего, по его [доктора Панвини] подсчетам, хватит, чтобы наполнить озеро Аньяно, имеющее две мили в окружности. Двенадцатое разведение, очевидно, наполнит миллион таких озер. К семнадцатому разведению необходимый объем спирта в десять тысяч раз превзойдет объем вод Адриатики. Глотатели пилюль, один из ваших крошечных шариков, смоченных в волнах от смешения миллиона спиртовых озер, по две мили в окружности каждое, куда добавлена одна капля настойки ромашки, будет обладать в точности той целебной силой, которая рекомендована для этого средства в вашем любимом руководстве Яра от самых внезапных, страшных и смертельных болезней!

Уильям Кросвелл Доан, первый епископ Олбани, штат Нью-Йорк, тоже клеймил гомеопатию. Он сочинил сатирический стишок под названием “Несколько строк о гомеопатии” ( Lines on homoeopathy ):

В Европе гомеопатию тоже не щадили: личный врач королевы Виктории сэр Джон Форбс называл этот метод “насилием над здравым смыслом”. Причем это представление соответствовало духу статьи о гомеопатии в издании Британской энциклопедии 1891 года: “Ганеман пагубно заблуждался. <���…> Он увел своих последователей далеко в сторону от разумных представлений о болезни”.

Отчасти падение интереса к гомеопатии было связано с тем, что медицина постепенно превращалась из героической и опасной в научную и эффективную. Клинические испытания, в частности те, которые выявили опасность кровопускания, последовательно отсеивали рискованные процедуры от действенных методов лечения. И с каждым десятилетием все понятнее становились подлинные причины болезней. Один из важнейших медицинских прорывов произошел как раз во время уже упомянутой лондонской эпидемии холеры 1854 года.