Алексей Митрофанов - История обольщения. Россия

В конце концов, Павел Михайлович собрался с силами и произнес, глядя на Верочку: «Сударыня, я задам вопрос, на который вы должны ответить откровенно», – произнес Павел Михайлович и покраснел.

Покраснела и Вера.

«Желаете ли вы жить с моею маменькой или вам было бы приятнее, чтоб мы жили с вами одни?» – закончил Третьяков.

К счастью, все давно ждали этого момента, быстро вынесли иконы и благословили молодых.

И, разумеется, Павел Михайлович всю жизнь был верен своей жене, как и она – ему. Вера Николаевна безропотно приняла увлечение своего мужа живописью, его преданность галерее, его нелюбовь к светскому времяпровождению. У Третьяковых родилось шестеро детей. Будучи вдали от дома, Павел Михайлович писал своей жене послания, наполненные до краев глубокой нежностью: «Голубка моя Вера, можешь ли ты понять, как глубоко я благодарен Богу за то счастье, каким я пользуюсь четырнадцать лет, за то чудесное благополучие, каким я окружен, благополучие, заключающее в себе тебя и детей наших! Ты не можешь понять, потому что я мало говорю о том; я кажусь холодным и совсем не умею благодарить Бога, как следовало бы за такую великую милость!».

А Вера Николаевна писала в дневнике: «К нам приехал Павел Михайлович-папа… С ним наша жизнь оживилась, он был душой нашей семьи; читала я с ним „Братьев Карамазовых“ Достоевского… Эти сочинения послужили мотивом для долгих бесед его со мной и сблизили нас еще на столько ступеней, что почувствовали еще большую любовь друг к другу».

В старости Веру Николаевну парализовало. И тогда Павел Михайлович сказал о супруге: Я всю жизнь не мог решить, что мне дороже – галерея или она. Теперь вижу, что она мне дороже».

А спустя несколько месяцев он умер.

* * *

Схожее объяснение в любви было у другого московского купца, также прославившегося благодаря изящным искусствам – у режиссера Константина Станиславского. В 1889 году он влюбился в актрису из собственного театра Машу Перевощикову, известной зрителю под псевдонимом Лилина. Произошло это совершенно неожиданно, когда им довелось играть в одном спектакле – «Коварство и любовь». Станиславский вспоминал: «Оказывается, мы были влюблены друг в друга и не знали этого. Но нам сказали об этом из публики. Мы слишком естественно целовались и наш секрет открылся со сцены… Нетрудно догадаться, кто вдохновлял нас: Аполлон или Гименей».

И опять же, препятствием послужила крайняя застенчивость Константина Сергеевича. Но актерская среда все же была более раскрепощенная. Друзья практически насильно привели Станиславского домой к Маше.

Станиславский писал: «Все это не ускользнуло от разрумянившейся Маруси, которая, безмолвно сидя у раскрытого окна, конечно, чувствовала, что на ее удочке – клюет. Не прошло и часа, как поплавок пошел ко дну».

И снова – фиаско. Режиссер в этот день так и не смог объясниться. Зато на следующий он собрался с духом и произнес: «Сегодня я не тот и говорю вам определенно, ясно и без всякой застенчивости… Знайте, если вы не захотите быть моей женой, я вас увезу насильно. Пеняйте на себя. Вы сами развязали мою застенчивость и потому услышали сейчас мое последнее и решительное слово».

До насильного увоза дело, к счастью, не дошло. Свадьба была сыграна незамедлительно. Спустя два года в молодой семье рождается дочь Кира, а еще спустя три – сын Игорь. Все счастливы.

* * *

Правда, случалось, что медведь так и не мог себя заставить подойти к решающему объяснению. И тогда робкая барышня брала рули и рычаги в собственные изящные ручонки. А что делать – не упускать же свое счастье из-за какой-то ерунды.

Будущий создатель Музея изящных искусств на Волхонке и отец поэтессы Марины Цветаевой, а в то время просто молодой ученый и искусствовед Иван Цветаев влюбился в милую девушку из хорошей семьи, Вареньку Иловайскую. Поначалу взаимности не было, но потом появилась. И в результате именно Варвара Дмитриевна отправила ему письмо, практически, с признанием в любви: «Иван Владимирович!.. Издали как-то лучше умеешь чувствовать людей. Так и я, живя в Москве, мало чем Вас приличала из толпы знакомых, с переездом за границу я даже думала, судя по нашему последнему свиданию, что между нами все кончено. Но услыхав потом, что Вы все еще меня не забыли, я стала припоминать Ваши отношения ко мне, и нашла в них столько благородства и доказательства такой чистой души, что невольно меня взяло раскаяние, как могла я не оценить прежде такого человека».