Инна Осиновская - Поэтика моды

Итак, мы только что рассмотрели некоторые общие принципы, на которых строится корреляция между модой и едой, общие для двух сфер области значения. Теперь можно перейти к конкретным примерам и наглядно увидеть, как именно образы, связанные с едой, присутствуют в поле моды.

В описании цветов одежды, наряду с растительными, цветочными образами (розовый, сиреневый, цикламеновый, васильковый и т. д.), активно применяются прилагательные, образованные от цвета сладостей, фруктов и иногда овощей: шоколадный, морковный, карамельный, лимонный и т. п. Исследовательское подразделение крупной компании, занимающейся разработкой систем стандартизации цвета, Институт цвета Pantone в своем ежегодном докладе предлагает производителям цветовую палитру (оттенки, которые будут наиболее актуальны в дизайне на ближайшие сезоны) и часто обращается именно к „продуктовой” теме». Главным цветом 2012 года, согласно Институту, был мандариновый. Модными в 2013 году «названы среди прочего нектариновый, апельсиновый, лимонный».

Что касается расцветок одежды, то опять же, наряду с цветочной классикой, дизайнеры вводят принты на тему еды. И если безобидные капкейки и те же печенья-макароны, как на майках японского бренда Uniqlo (весна – лето 2013, коллаборация с кондитерской компанией Ladurée), – это явная отсылка к ассоциативному ряду: мода – гламур – сладкое, то у некоторых модельеров можно видеть стремление нивелировать «глянцевое» восприятие моды. Наиболее экстремальный пример за последнее время – платья из весенне-летней коллекции 2011 года от американского дизайнера Джереми Скотта, в которых яркий принт на ткани имитирует фактуру сырого мяса. Еще один пример – весенне-летняя коллекция Dolce & Gabbana 2012 года. Расклешенные летние платья, строгие по крою прямые юбки, мини-комбинезоны были украшены рисунком, издалека напоминающим традиционные цветы. Но на самом деле это были лук, баклажаны, помидоры и огурцы. Говоря «огурцы», я подразумеваю не старинный индийский узор пейсли, почитаемый сегодня дизайнерами Etro (его в русском языке принято называть «огурцами»), а именно огурцы – большие, зеленые, как с рынка. В поддержку этой идеи все лето 2012 года витрины респектабельных бутиков Dolce & Gabbana были уставлены деревянными ящиками со свежими овощами. Молодая сицилийская марка Nhivuru украсила свитшоты и футболки ветками томатов и морепродуктами. А в летней мужской коллекции 2015 года дизайнеры Etro представили костюмы, разрисованные салатами и прочими блюдами в эстетике художника XVIII века Джузеппе Арчимбольдо, при этом логотип Etro был превращен в «съедобное» Eatro. Пицца и паста на рубашках и брюках заменили классические «огурцы» – пейсли. Девиз коллекции: «Мы – это то, что мы едим».

Эта же компания подхватывает, вслед за Dolce & Gabbana, тему рынка. Дизайнеры периодически выбирают местом для fashion-показа продуктовый рынок: Даниловский в Москве в 2012 году и, десятью годами ранее, главный рынок в Милане. Для дизайнеров Etro это способ продемонстрировать этнические мотивы, характерные для марки, подчеркнуть идею эклектичности моды (рынок как символ взаимодействия культур, стилей) и важность постмодернистского принципа микширования – смешения концептов, стилей через простые образы (соленья и сладости, овощи и ягоды). Рынок – как праздник, шум, взрыв красок – может символизировать моду в целом. Но в то же время рынок – способ свержения моды с пьедестала, снижения стиля, представления моды не как утонченного искусства, а как карнавала, хаоса, китча и триумфа потребления. «Мир как супермаркет», а мода – один из продуктов. С этой идеей выступил, например, Карл Лагерфельд в своей коллекции для Chanel (осень – зима 2015). Показ проходил в декорациях супермаркета, на фоне полок с консервами, овощами и колбасами. В руках модели несли сумки, сделанные в форме железных продуктовых корзинок. Та же ирония была в осенних витринах ЦУМа 2015 года, обыгрывающих идиому «модная кухня»: рядом с манекенами, наряженными в вещи из новых коллекций, дизайнеры витрин водрузили гигантские блюда со спагетти и сосисками, макеты плиты и мясорубки.

Привычное нам возвышение моды до уровня искусства, сравнение ее с архитектурой и каким-либо другим «серьезным» ремеслом можно встретить уже в автобиографии Кристиана Диора: «Платье для меня своего рода архитектура, пусть очень недолговечная, и ее задача – воспроизводить пропорции женского тела. Портные прибегают к помощи отвеса так же часто, как каменщики», – писал Диор в своей автобиографии (Диор 2011: 214). Или у Изабель Рабино: «Платье Dior – не что иное, как чудо архитектурной композиции» (Рабино 2013: 316).