В жизни нередко лучше устраивались те, кто использовал эти правила с точностью до наоборот – обманывали, лицемерили, предавали, клеветали… А потом высмеивали «идейных дурачков». Уже настало время «цеховиков», «фарцовщиков», «катал», «кидал». Раньше представители этих криминальных специальностей не выходили из тени, зато органично вписались в перестройку, «въехали» в нее с лихого виража как с горки на салазках. Не отстали от них партийная номенклатура и комсомольские работники, которые моментально «переобулись на ходу». Не все из них сменили окраску, многие партийцы старой закваски остались глубоко принципиальными и порядочными людьми, преданными идеям высшей справедливости.
Зашоренным и законопослушным производителям материальных ценностей и носителям производственных отношений, которых вообще-то подавляющее большинство и на которых свет стоит, была уготована роль «лохов», «терпил», объектов для «разводки», «отжима», «кидалова». Им куда? А кому куда. Одним в «челноки». Другим в криминал, на идеологической подоплеке воинствующего материализма они решили вопрос с духовностью радикально – в пользу бездуховности. Много отважных бойцов лежат под роскошными обелисками, немалое число отбывает срок по лагерям страны. Какая-то часть в криминальном строю до сих пор.
Тихо над погостами,
Плиты – часовые.
Были девяностые,
Были нулевые.
На четыре стороны
Все дома игорные.
Птицы – только вороны,
Кошки – только черные.
Избранные баловни судьбы процветают, легализовавшись как руководители юридических, охранных и коллекторских фирм. Некоторые «завязали», раскаялись, умерили амбиции и живут трудовой жизнью. И очень многие спились. Не нашедшие места в этом мире и, скорее всего, затерянные в том. О них, скудных духом, отрывок из венка сонетов Максимилиана Волошина «Звездная корона».
Кому земля – священный край изгнанья,
Того простор полей не веселит,
Но каждый шаг, но каждый миг таит
Иных миров в себе напоминанья.
В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья.
И бродит он в пыли земных дорог —
Отступник жрец, себя забывший бог,
Следя в вещах знакомые узоры.
В условиях неопределенности у человека с алкогольным мышлением срабатывает условный рефлекс – выпей для ясности ума и решение придет само. Он чем-то напоминает Шуру Балаганова, который всю жизнь крал и грезил о капитале. И уже держа в руках подаренный комбинатором желанный предел мечтаний – 200 тысяч, на которые можно было купить в тысячу раз больше, чем все, что он только мог вообразить, срабатывает инерция бега под гору. Он крадет в трамвае у гражданки грошовый кошелек с мелочью, и его «берут на кармане» с поличным. Финал печален, но закономерен – отнимают все, бьют, сажают. Происходит крушение заветных надежд и болезненный возврат незадачливого «сына капитана Шмидта» в сермяжную правду жизни.
Будущий алкоголик почти всегда неосознанно выстраивает такую линию поведения, следуя которой сам себя загоняет в угол, откуда выйти можно только с боем. Наломанные поленницы дров легко оправдываются отсутствием другого выхода, а когда лес рубят, чего по щепкам слезы лить. Роковой борец, он считает, что таким образом защищает правое дело. А фактически мстит миру за свои несбывшиеся грезы, вдребезги разбитые хрустальные замки и усугубляет состояние хронического неудачника. В конце концов терпит крах – становится банкротом. И остается только горечь от промотанного состояния, которую, впрочем, можно с успехом утолять спиртным… некоторое время.
Нередко личная нравственная планка того, кому впоследствии суждено спиться, оказывается выше среднестатистической. Он способен на благородные поступки, самопожертвование. Конечно, Дон Кихот симпатичнее торговца, избивающего ребенка, который, между прочим, считается достойным горожанином и всегда пьет в меру. Но навязывая обществу свои «правильные» принципы жизни, Рыцарь Печального Образа терпит ехидные насмешки и совсем неблагородные нападки, от которых получает саднящие и кровоточащие душевные раны.
Читать дальше