Ольга Вайнштейн - Денди - мода, литература, стиль жизни

Живопись прерафаэлитов

Лампы Тиффани

Стиль Ар-нуво

Балет «Лебединое озеро»

Рисунки Обри Бердслея

Женская одежда 20-х годов XX века (боа из перьев; платья с бисером и бахромой)

Оперы Рихарда Штрауса

Марлен Дитрих в фильме «Дьявол – это женщина»

Бетт Дэвис в фильме «Все о Еве».

Рок-певица Джони Митчелл.

Этот список – достаточно разнородный, но все же дает повод для разговора. Видно, что кэмповая чувствительность замешена на гротеске, преувеличении, культе искусственного.

С самого начала предпринимались попытки «рассортировать» разные проявления кэмпа. Еще в 1954 году Кристофер Ишервуд в романе «Мир вечером» предложил различать «высокий» и «низкий» кэмп. На наш взгляд, это разграничение можно и сейчас применять в критике. Так, в современной российской культуре «высокий» кэмп представляет Андрей Бартенев, а «низкий» – Вадик Мамышев, когда он изображал Мэрлин Монро. И с этой точки зрения костюм Уайльда в Америке – пример «высокого» кэмпа.

Сьюзан Зонтаг, со своей стороны, выделяет наивный и серьезный полюс поэтики кэмпа. «Чистый», наивный кэмп – искренняя попытка «сделать красиво», что порой дает эффект китча – как экстравагантные наряды танцовщиц кабаре. Серьезный кэмп отягощен рефлексией, но не менее выразителен: лучшие герои Оскара Уайльда «кэмпуют» всерьез. Корифей серьезного кэмпа – безусловно, Сальвадор Дали, который, кстати, с удовольствием разыгрывал из себя денди.

Кэмп – тонкий баланс между наивностью и серьезностью, помогающий удерживать интонацию самопародии. «Быть естественным – это поза, и самая ненавистная людям поза!» – иронически сетует уайльдовский лорд Генри [939]. Зонтаг развивает этот парадокс: «Суть кэмпа – опровержение серьезности… Кэмп подразумевает новое, более тонкое и сложное отношение к серьезности. Можно говорить серьезно о фривольном и фривольно – о серьезном» [940]. Это стратегия «агрессивной самозащиты», современная модификация романтической иронии. Кэмп вводит новые принципы: искусственность как идеал; театральность. Это стихия комедии, требующая отвлеченного взгляда на вещи (трагедия, напротив, подразумевает полную вовлеченность в происходящее).

И вот в этой точке рассуждений Сьюзан Зонтаг вновь всплывает дендизм: «Отвлеченный взгляд на вещи – прерогатива элиты, а поскольку денди – суррогат аристократа XIX века в культуре, то кэмп – это современный дендизм. Кэмп – это ответ на вопрос, как быть денди в эпоху массовой культуры» [941]. В чем же заключается ответ на этот вопрос? Согласно Зонтаг, денди предыдущего поколения ценили редкости, ратовали за хороший вкус, а «знаток кэмпа открыл для себя иные источники наслаждения: это уже не латинская поэзия, редкие вина и бархатные пиджаки, а самые простые и грубые удовольствия массового порядка. Вещи не теряют в его глазах, если ими обладают другие, поскольку он научился пользоваться ими в одному ему присущей манере. Кэмп – дендизм эпохи массовой культуры – не делает различия между уникальными вещами и предметами массового производства. Кэмповый вкус снимает отвращение к репликам» [942].

Дополнительный «бонус» для любителей кэмпа состоит в том, что они, отрешившись от ограничений школьного «хорошего вкуса», обнаруживают для себя ранее не изведанные возможности «хорошего вкуса в плохом вкусе», по выражению Зонтаг. Это очень раскрепощающее открытие: в одежде, допустим, можно комбинировать vintage и дизайнерские вещи. Современный живой пример «хорошего вкуса в плохом вкусе» – Вивьен Вествуд. Именно Вествуд, смело используя элементы уличной моды и панк-стиля, потрясла каноны английской классики и по праву считается «бабушкой» британского авангарда.

В предельном случае кэмп, как считает Зонтаг, позволяет новому денди даже примириться с вульгарностью: «проявления вульгарности отвращают и утомляют традиционного денди, а знатока кэмпа – всего лишь забавляют или приводят в восхищение».

В этом пункте понятие кэмпа уже неприменимо к Оскару Уайльду, поскольку он, как мы помним, всегда высмеивал вульгарность. Его игривые афоризмы нацелены прежде всего на узкие понятия буржуазной морали и светской благопристойности. Зонтаг справедливо считает Уайльда переходной фигурой – ведь он был сторонником высокого эстетизма в искусстве. Но главное, что сделал Уайльд для развития кэмповой «чувствительности», – ощущение «эквивалентности» вещей: подчеркнуто провозглашая свой восторг по поводу голубого фарфора, дверных ручек, шейных платков и бутоньерок, он предвосхитил «демократический дух кэмпа». (В этом пафосе эстетизации жизни – добавим мы – Уайльд был не столь уж оригинален, продолжая идеологию Уильяма Морриса, прерафаэлитов и «движения искусств и ремесел».) Не случайно одна из его американских лекций была посвящена интерьеру.