Джон Берджер - Пейзажи [litres]

Однако, если материалистическая философия последних двух столетий иссякла, что же будет с материалистической фантазией, от которой всецело зависит консюмеризм и, следовательно, глобальный капитализм?

Маркетинг так же регулярно и систематически присутствует в нашей жизни, как молитва в семинарии. Он преображает продаваемый продукт или упаковку таким образом, что они приобретают ауру, некое сияние, обещающее временное освобождение от страданий, своего рода мини-спасение, – освобождение всегда связывалось с выкупом. Таким образом, любой товар располагает к мечтанию, но, что даже более важно, к стяжательству стремится само воображение, подтверждая кредо Айвана Бойски [82] Айван Бойски – скандально известный американский биржевой маклер (р. 1937). – Примеч. перев . , озвученное им перед выпускниками Школы бизнеса в Бёркли: «Я уверен, что жадность – это здоровая черта. Можно быть жадным и ничуть не терзаться по этому поводу».

Нищета в нашем веке сильно отличается от той, что была раньше. Она возникает не в результате неурожая, как в былые времена, а по причине особого ряда приоритетов, навязанных богатыми всему остальному миру. Поэтому современные бедняки не вызывают жалости, разве что у отдельных людей, они просто списываются со счетов, подобно мусору. Потребительская экономика ХХ века создала первую культуру, которую нищий ни о чем не заставляет задуматься.

Большинство обозревателей событий в Восточной Европе указывают на возвращение к религии и национализму. Это часть общемировой тенденции. При этом слово «возвращение» способно ввести в заблуждение. Нынешние религиозные организации не те же, что были прежде, и люди, которые возвращаются к религии, живут в эпоху транзисторов в конце ХХ века, а не в XVIII.

В Латинской Америке, к примеру, именно католическое движение (к большому смущению папы) ведет борьбу за социальную справедливость и помогает выживать тем, кого считают историческим мусором. Во многих районах Ближнего Востока растущая привлекательность ислама неотделима от социальной справедливости, которую он обещает бедным или (как в случае с палестинцами) лишенным своей земли изгнанникам, и борьбы с беспощадной экономической и военной машинерией Запада.

Возрождающееся национальное самосознание отражает схожую тенденцию. Все движения за независимость предъявляют экономические и территориальные требования, но их первейший запрос – духовного порядка. Ирландцы, баски, корсиканцы, курды, косовары, азербайджанцы, пуэрториканцы и латыши далеки друг от друга в культурном и историческом отношении, но все они хотят быть свободными от далеких, заграничных центров, которые воспринимаются ими по долгому и горькому опыту как совершенно бездушные.

Все националистические движения в глубине своей обеспокоены вопросом наименований – самым нематериальным и оригинальным человеческим изобретением. Тех, кто считает имена лишь второстепенной деталью, никогда не сгоняли с их земель, однако народам на периферии неоднократно приходилось переселяться. Вот почему они настаивают на признании своей идентичности, настаивают на преемственности – связи с мертвыми и нерожденными.

Если возвращение к религии отчасти является протестом против бессердечности материалистических систем, то возрождение национального самосознания – это отчасти протест против анонимности этих систем, их стремления свести всё и всех к статистике и эфемерности.

Демократия – это политическое требование. Но и нечто большее. Это моральное требование дать человеку право решать, согласно каким критериям считать действие правильным или неправильным. Демократия родилась из принципа сознательности. А не из принципа выбора, как хочет заставить нас сегодня поверить свободный рынок, – принципа, который, если вообще может считаться таковым, относительно несущественен.

Духовное начало, маргинализованное, загнанное в угол, начинает возвращать себе утраченную территорию. Прежде всего в головах. Уходят старые рассуждения, старый здравый смысл, даже старые формы отваги, и неведомые прежде представления и надежды, давно изгнанные на периферию, заявляют свои права. Вот где берет начало счастье на лицах людей с фотографий. Но на этом оно не заканчивается.

Происходит воссоединение. Разделенные веками и границами наконец встречают друг друга. В течение всего периода, который сейчас подходит к концу, неприглядность повседневности постоянно оправдывалась обещаниями светлого будущего. Обещанием нового коммунистического человека, ради которого живые беспрестанно приносились в жертву. Обещанием науки, которая навсегда отодвинет границы невежества и предрассудков. В последнее время это было обещание кредитных карт, которыми можно расплатиться за грядущее мимолетное счастье.