Джон Берджер - Пейзажи [litres]

После Жерико профессиональная портретная живопись выродилась в угодливое и грубо льстящее портретируемому, циничное предприятие. Невозможно было продолжать верить в значимость выбранных или полученных социальных ролей. Искренние художники писали «интимные» портреты своих друзей и моделей (Коро, Курбе, Дега, Сезанн, Ван Гог), где социальная роль портретируемых сводилась к тому, что их просто изобразили. Подразумеваемая социальная ценность здесь заключается либо в личной дружбе (близости), либо в определенном восприятии художника (в том, как человек «подается»). В обоих случаях художник подчиняет себе портретируемого точно так же, как ставит натюрморт. И в итоге нас впечатляет не личность человека или его роль, а восприятие художника.

Одним из важных последующих исключений из этой общей тенденции был Тулуз-Лотрек. Он создал ряд портретов проституток и персонажей из мира кабаре. Мы смотрим на них, а они на нас. Художник организует наше социальное взаимодействие. То, что нам представлено, – это уже не маски, какие имели место в официальном портрете, но и не просто плоды воображения Лотрека. Его работы – единственные портреты конца XIX века, обладающие отмеченной нами убедительностью и определенностью. Это единственные живописные портреты, чьим социальным свидетельствам мы можем верить. За ними чувствуется не мастерская художника, а «мир Тулуз-Лотрека», иначе говоря, особая и сложная социальная среда. Почему Лотрек был исключением? Потому что в особой эксцентричной манере он придавал большое значение социальной роли своих моделей. Он изображал артисток кабаре, поскольку искренне любил их выступления, он писал проституток, потому что считал их занятие полезным.

Уже более века все меньше и меньше людей из капиталистических обществ верят в значимость существующих социальных ролей. И это второй ответ на наш первоначальный вопрос об упадке портрета.

Однако этот второй ответ подразумевает, что портретная живопись может воскреснуть при условии более уверенного и сплоченного общества. Но все же это кажется маловероятным. И чтобы понять почему, нам нужно рассмотреть третий ответ.

Новые параметры и измерения современной жизни изменили природу личной идентичности. Сталкиваясь с другим человеком сегодня, мы через него осознаём силы, действующие в таких направлениях, которые были невообразимы до начала нашего века и которые стали понятны только сравнительно недавно. Сложно дать этой перемене краткую характеристику. Вероятно, поможет аналогия.

Мы много слышим о кризисе современного романа. По сути, он подразумевает изменение способа повествования. Едва ли сегодня уместно линейное изложение событий, последовательно разворачивающихся во времени. Причина в том, что мы слишком отвлекаемся на непрерывные пересечения сюжетной линии. Иначе говоря, мы представляем себе точку не как бесконечно малую часть прямой, а как бесконечно малую часть бесконечного количества прямых, своего рода центр звезды из линий. Такая установка является результатом того, что мы постоянно вынуждены учитывать одновременность и разрастание событий и возможностей.

На это есть множество причин: охват современных средств связи, уровень возможностей, степень личной политической ответственности за события по всему миру, тот факт, что мир стал неделим, неравномерность экономического развития, масштаб эксплуатации. Все это играет свою роль. Предсказания сегодня включают скорее географические, нежели исторические оценки: именно пространство, а не время скрывает от нас последствия. Чтобы делать предсказания в наши дни, достаточно знать людей такими, какие они есть во всем мире со всеми их различиями. Если какое-либо современное повествование игнорирует актуальность этого аспекта, оно становится неполноценным, приобретая упрощенный характер сказки.

Нечто подобное, но не столь явно выраженное относится и к живописному портрету. Мы не можем больше согласиться, что отражение и сохранение того, как выглядит человек с одной определенной точки зрения и в определенном пространстве, способствуют адекватному установлению его личности. (Можно возразить, что те же ограничения свойственны и фотографии, но, как уже упоминалось выше, мы не ждем от фотографии такой же определенности, как от живописной картины.) Наши условия узнавания человека очень изменились со времен расцвета портретной живописи. «Внешнее сходство» еще может помочь нам установить личность, но точно не понять человека или определить его статус. Сосредоточиться на «сходстве» – значит сделать акцент не на том. Это равносильно предположению, что внешняя оболочка вмещает в себе человека или предмет, хотя мы отлично знаем, что ничто не может вмещать себя самого.