Корней Чуковский - От двух до пяти

Впрочем, "Крокодил" был счастливчиком по сравнению с "Мухой цокотухой", от которой не раз и не два спасали советских детей.

Раньше всего на том основании, что Муха (по остроумной догадке все той же Комиссии ГУСа) - "переодетая принцесса", а Комар - "переодетый принц".

В другой раз - за то, что в нее "было протаскано" мною такое двустишие:

А жуки рогатые,

Мужики богатые,

а это, по мнению Комиссии, свидетельствует, что я выражаю сочувствие кулацким элементам деревни.

В третий раз злополучная "Муха" подверглась осуждению за то, что она будто бы подрывает веру детей в торжество коллектива...

Конечно, я счастлив, что в настоящее время я могу благодушно смеяться над такими шедеврами критической мысли. А тогда, признаться, было совсем не до смеха.

Точно так же не вызвало во мне особенной радости такое официальное письмо, которое я получил от заведующей детской секции ленинградского Госиздата:

"Брать под защиту и требовать переиздания ваших прежних книг ("Телефон", "Тараканище", "Айболит", "Крокодил") мы, как вы сами понимаете, не можем, так как в настоящее время детям нужна, конечно, другая пища: Комиссия Главсоцвоса разрешает только "Мойдодыра" (но требует выбросить "трубочистов")" и т.д.

Тогда же в Москве состоялся диспут о детской книге. Об этом диспуте писатель Д.Кальм дал отчет в "Литературной газете" под таким заглавием: "Оградим нашего ребенка от классово-чуждых влияний!" Там с величайшим сочувствием сказано о выступлении одного из руководящих работников ГИЗа:

"Тов. Разин заявил, что основной опасностью нашей детской литературы является чуковщина".

Один из тогдашних журналов напечатал целую статью "О чуковщине", посвященную книге "От двух до пяти" (которая именовалась тогда "Маленькие дети").

В статье без всяких обиняков говорилось:

"Мы должны взять под обстрел Чуковского и его группу...", "С идеологией Чуковского и его группы мы должны и будем бороться" и т.д., и т.д., и т.д. [78] "Красная печать", 1928, № 9-10, стр. 92-94. .

Другой журнал через несколько месяцев так и озаглавил свое выступление: "Мы призываем к борьбе с "чуковщиной".

"Мойдодыр", говорилось в журнале, "развивает суеверие и страхи", "Муха цокотуха" "восхваляет кулацкое накопление", а "Тараканище" и "Крокодил" "дают неправильное представление о мире животных и насекомых". Вследствие всего этого в той же статье родителям и воспитателям было предложено: а) не читать этих книг детям; б) протестовать против их издания; в) призвать детские сады города Москвы и других городов присоединиться к этому протесту и т.д., и т.д., и т.п. [79] "Дошкольное воспитание", 1929, № 4, стр. 74. .

К счастью, все это далеко позади, но не следует думать, что в позднейшие годы, когда "антисказочной кампании" был положен конец, разные добровольцы перестали спасать от меня малышей.

Когда я дерзнул, например, обнародовать свои переводы народных английских стихов для детей, в печати появилась такая рецензия Т.Чугунова:

"Это формалистическое кривлянье и рифмованное сюсюканье Чуковского, закрепляя неправильности языка, встречающиеся у детей, мешает развитию их речи... Детиздату должно быть стыдно (так и сказано: "должно быть стыдно") от того, что он выпускает такие недоброкачественные книжки, как "Котауси-Мауси".

Лишь к концу пятидесятых годов, когда духовная жизнь страны вышла на новые рельсы, детям удалось отстоять свое право на волшебную сказку. А в тот период, о котором я сейчас говорил, в период Пролеткульта и РАППа, между малым ребенком и сказкой все еще стояли десятки преград.

Особенно свирепым кликушеством отличалась в то далекое время московская специалистка по воспитанию детей Э.Станчинская.

Выступая в печати и на разных трибунах, она победоносно доказывала с самых крайних левацких позиций, что сказки в огромном своем большинстве чрезвычайно опасны для советских детей.

И, когда другая такая же кликуша, Э.Яновская, опубликовала брошюру "Сказка как фактор классового воспитания", содержащую такие же нападки на сказку, Станчинская приветствовала появление брошюры словами:

"Подчеркнем необходимость широкого распространения книжки Яновской".

В рецензии высказывалась прискорбная мысль, будто сказку нужно давать детям не тогда, когда она им насущно нужна для нормального развития их умственных сил, а позднее, когда потребность в сказке у них миновала. Это все равно, что разрешить человеку вступление в брак лишь после того, как он достигнет восьмидесятилетнего возраста.