Наталья Степанова - Учения и наставления моей бабушки Евдокии

Я видела эти глаза тысячи и тысячи раз и всякий раз удивлялась, а порой и пугалась их изменению. Если она чем-то была недовольна, по ее непроницаемому лицу пробегала тень. Если она радовалась, лицо не двигалось, но светлело до такой степени, как будто кто-то подсвечивает его изнутри. С годами, когда я обучилась тому, чему она меня учила, я стала понимать ее состояние. А тогда, в тот далекий вечер, я следила за ее темнеющими глазами и пыталась предугадать, как она поступит с тем человеком, о котором ей говорила Агаповна.

Надо сказать, что Астафьюшка была хорошей травницей и кое-чему была обучена. Это теперь можно купить в аптеках всякого разнотравья, а тогда за травой бегали к знахарю или травнице. Травница отличается от мастера тем, что все ее знание состоит в травах и корнях. Травники редко лечат заговорами и молитвами. Они вовремя и как нужно соберут и запасут разнотравье, заранее принимая заказы от больных и мастеровых, у которых нет времени на сборы трав. Травники знакомы со многими знахарями, колдунами и мастеровыми. Их ценят и уважают, ведь без хорошего травника – никуда. Вот такой знатной травницей была наша Астафьюшка, царствие ей ныне небесное.

Надо ли говорить, что травники в курсе многих дел, их новостям можно доверять, ведь новости эти у них от мастеровых, которые приезжают к ним за лесным и полевым лекарством. Так вот, одну из таких новостей Астафья принесла моей бабушке.

Приходил к ней колдун, который много похвалялся своим умением и просил у Астафьи трилистник, волчью сныть и ведьмины глаза. Травы эти редкие, но у нее они были. Астафья сказала Федоту (так звали заезжего колдуна), что трилистник и волчья сныть, да и ведьмины глаза, конечно же, есть, но только брала она эти травки для Степановой Евдокии, и поскольку все это уже обещано, то и дать она Федоту их никак не может.

Услышав отказ, Федот стал просить Астафью уступить ему все три травы за выгодную цену, мол, все у него есть для задуманного дела: и зубы черной крысы, и лапки ворона, и жабий череп, и даже свеча, сделанная из сала умершего младенца. В общем, он просил, а она ни в какую, уж больно дорожила она дружбой с Евдокией и не хотела быть перед нею брехуньей. Тогда мужик стал насмехаться над родом Степановых. Он говорил, что если кто брехуны, так это сами Степановы и что их роду далеко до рода Коврижных. «Я если захочу, как прутик хребет Евдохе сломаю и на коленки у сортира поставлю сторожить свое говно. А если она такая царица, то пущай найдет меня и плясать заставит, не то я сам ее вприсядку пущу посреди храма». Федот достал кошель и сказал: «Если денег мало, то пойдем, я еще дам денег». Но и тогда, после этих слов, травница не отдала ему бабушкину траву. И вот, последнее, что Астафья помнит, это то, как колдун дунул ей прямо в лицо, а к вечеру она пришла в себя и обнаружила пропажу трав и корней.

На этих словах бабушкина подруга стала тереть глаза платком, но я не смотрела на плачущую Астафью, я глядела на свою бабушку. Лицо ее то серело, то бледнело. Зрачки глаз стали такими большими, что они полностью скрыли радужку глаз. В комнате стало пронзительно тихо. Я увидела, как бабушкины пальцы стали едва подрагивать, а затем стали дробно стучать по столу, медленно передвигаясь, будто она что-то искала на льняной скатерти. «Я вижу его! – сказала она. – Он остановился в Сосновке, это дом с краю. Он квартирует у одного мужика. Сейчас он ест рыбу». Тут бабушка медленно вытянула руки и зашептала:

Потом она медленно поднялась и сказала Астафье: «Езжай, разлюбезная моя подруга, к Федоту, он сейчас мучается, рыбкой подавился. Приди и скажи ему: та, которую ты обещаешь пустить в церкви вприсядку, будет ждать тебя в церкви. Сможешь пустить меня в пляс, сама передам тебе корону и всех знатких сама же оповещу духом своим, что ты отныне над Евдокией головой будешь. Траву у него не проси, даст Бог, потом сам принесет. Скажи ему, пусть он постарается меня увидеть, если род Коврижных так силен, пусть эту силу покажет! Придешь, подай ему эту осиновую лучину, скажи, пусть он ее зажмет зубами, тогда кость сама из горла отойдет!»