Владимир Акимов - Демидовы

— Нда-а, знатное железо… по всем статьям лучше нашего, — вздохнул Никита. — И много на Урале такого?

— Ой, много! — всплеснул руками Пантелей. — Цельные горы! Земли вольные, хучь захлебнись! Там и каменья-самоцветы, и должно беспременно быть злато с серебром. По указу царя Петра там завод заложен, на Нейве-реке… Вода рядом, руда рядом, лиственницы — во! В три обхвата!

— Завод, говоришь, уже есть… — Никита вздохнул.

— Да заводишко-то — тьфу! Из тамошнего воеводы какой хозяин. Винишше трескает, и никаких делов!

Никита Демидович крепко задумался.

Оружейники были собраны на Слободской площади славного града Тулы. В сторонке грудились бабы, ребятишки воробьями облепили деревья.

Возле походного царского возка конвой преображенцев, двое «птенцов Петровых» — Александр Меншиков и поручик де Геннин, из голландцев, артиллерист, рудных дел знаток. Да сам Петр.

Со страхом смотрели мастера на непонятного царя в обшарпанном, заляпанном грязью мундире, с пистолетом за поясом. Петр смотрел на туляков своими выпуклыми, с дичинкой, глазами.

Торговались битый час, а все без толку; Передние таили крикунов за широкими спинами.

— Цену давайте! — горланили из толпы. — Нынче все дорого, что железо, что медь! Хлебушка казенного продайте!

— Россия вам, мать вашу, бороды нечесанные, стало быть, по боку? — ярился Меншиков. — Было б в моем хлеву тепло да сытно, да?!

В сером небе вороны шарахались от Алексашкиного крика.

— Ты нас не страмоти! — Никита Демидов в запальчивости полез вперед. — Ишь какой… шест с бугра! За делом приехал, так дело и говори. Какая у казны за оружие последняя цена?

Лицо Петра исказилось гневом, он внезапно шагнул в сторону, вырвал у ближнего солдата фузею. Толпа в ужасе откачнулась, завизжали бабы. Акинфий с силой рванул отца назад, за спины.

— За каждую такую фузею… — Петр шел на толпу, ружье в его длиннющих руках будто уменьшилось вдвое, — платим мы иноземцам…

— Восемнадцать целковых штука! — докончил за него де Геннин.

— Ого! — весело удивились в толпе. — Подходяще! Мы согласны!

— Такой цена — грабеж! — выкрикнул де Геннин.

— Да и нет в казне таких денег… — устало проговорил Меншиков. — Какого пса мы б тут глотки драли… А оборонять Российскую землю от шведа надобно…

— Профукали, стал быть, денежки… — зашелестели по толпе воровские голоса. — Проплясали на машкерадах своих чертенячьих. А таперя: Расея да Расея…

От этих слов лицо Петра побагровело, на лбу впросинь набухли вены. Преображенцы хмуро переминались, готовые по первому знаку проучить смутьянов.

— Пожалуй, я возьмусь, государь… — шагнул вновь из толпы Никита.

— Шашнадцать целковых проси… — заволновались, зашептали в толпе. — Постой за всех, Никита.

— Цена твоя? — резко спросил Петр.

— Возьму я… — Никита еще подвинулся к царю. — По рублю и восемь гривен за фузею.

Вокруг охнули.

— А что ж не даром? — прищурился Петр.

— Как это — даром? — испугался Никита. — Я и так в накладе…

— Хорош… — Петр неопределенно хмыкнул, вынул из-за пояса пистолет. — Починить сможешь?

Никита повертел оружие в руках:

— Смогу, государь.

— Ты вглядись получше, дядя, — вмешался Меншиков. — Это ж великий мастер Кухенрейтер делал.

— Ну, так что ж, — пожал плечами Никита. — Кухенрейтер мастер славный, но и мы тоже… не пальцем деланы.

— А как я с хвастунами поступаю, слыхал? — грозно спросил Петр. — За фузеи, коли плевую цену берешь, небось, что просить хочешь? Проси!

— Заводишко на реке Нейве, что на Урал-горах, отдан мне, государь, в наем… — у Никиты, пока говорил, с лица потекло, как в парной.

— Звать как? — спросил Петр.

— Антуфьев Никита. Сын Демидов.

— Хорош. — Петр зло притопнул ботфортом. — Жаден ты, Демидов.

— И предерзок! — добавил Меншиков. — Казенный завод ему подавай! А фузеи пущай делает, а, мин херц?

— Фузеи делать! — приказал Петр. — Вскорости приеду, погляжу.

— Выходит, Никита, ты и есть этот… с бугра, — съязвил Меншиков и обидно засмеялся.

Никита горестно опустил голову. Сорвалось! И вдобавок в такую кабалу впрягся!

Солнце уже скатилось за дальний лес, но небо еще было ярко.

Акинфий подкараулил Марью, когда она шла через кладбище к дому. Прячась за большим, черным крестом, он смотрел, как Марья положила на могилку охапку полевых цветов, посидела у изголовья, потом пошла по тропинке, петляющей меж могил. Была она светлоглазая, тоненькая.

Акинфий, таясь за кустами, обогнал девушку, спрятался за толстой, старой березой и вдруг выскочил перед Марьей, раскинув руки, и загукал по-совиному. Девушка тихо ойкнула, отпрянула в сторону. Стремительно нагнулась, подхватила с тропки увесистый камень.