Артур Макаров - Ольга и Константин

— Так и я про то! — Лицо у Ольги было отчаянное. — И выходит, я кругом виновата, раз обидела зря человека… Родичам его в глаза глядеть стыдно, все обещаю: вот приедет, вот уж вернуться должен, а его нет и нет!

— Погоди, это каким же родичам? — Журавлев пригляделся внимательней.

— Да его, Константина! Ведь они ко мне знакомиться приехали, своего полон дом навезли, соседей велели позвать, гулять собралися… А Кости нету!

— Гуля-ать? — Журавлев радостно осклабился. — Ну, тогда виноват, Ольга Алексеевна, покривил душой, придержал язык… Я ж думал, у вас все, отрезано намертво! А Костя, как последний рейс отъездил, так в Тимонине шоферов из бригады собрал и прощальную гастроль с ними дает. Не надо, говорит, мне ничего, что здесь заработал, все с вами прогуляю… Стой, ты куда? Может, подвезти тебя?

— Что же ты молчал? — обернулась уже отбежавшая Ольга, и лицо у нее было и гневное и радостное. — Столько времени с тобой потеряла, чухламон!

И скрылась в темном проеме меж тесно стоящих стволов.

— Ла-адно, — взялся за рычаги повеселевший тракторист. — Этаким лётом ты быстрей меня будешь… Ну-ну, скотинка железная, трогай!

Вечер насел на Тимонино густыми сумерками, в домах засветились окна.

В одном из домов расположившийся у телевизора хозяин с насмешливым интересом следил за действиями балетной пары, комментировал благосклонно:

— Он-то здоров, гляди, а у ней в чем душа держится, до того испереживалася вся от такой музыки… А одета! Да-а-а, просто интересно даже!

Хозяйка, доубирая со стола, искоса и неодобрительно поглядывала на голубой экран и заинтересовавшегося мужа.

— Да не ломай, не ломай ты ее, оставь к ночи! Ты глянь, глянь, как он ее!

— И чего разный срам смотреть, будто путного кино показать не могут! — в сердцах рассудила женщина и пошла из дому.

Спустившись с крыльца и выйдя за ограду, села на лавчонку у калитки, и как раз Ольга Морозова шла краем разъезженной деревенской улицы. Лесная дорога отняла немало сил, так что шла она медленно.

— Никак, Ольга? — пригляделась сидевшая на лавочке. — Вечер добрый… Ты к нам зачем? Небось, своего ищешь?

— И тебе вечер добрый, Надежда, — кивнула Морозова, подходя. — За своим, верно. Только чего его искать… Слышишь, как он мне голос подает?

От противоположного края деревни, и правда, доносилась невнятная песня.

— Тама они, та-ам, — подтвердила Надежда, отчасти дивясь ее благодушию. — Уж давненько гуляют. Широкий у тебя мужик, я так скажу, а ты хочешь — радуйся, хочешь — слезы лей. Ну всех угощает!

— А он всегда так.

Ответ опять-таки поразил беспечностью и, не выдержав, Надежда спросила с завистливым любопытством:

— Не боязно в пашу пору снова жизнь начинать, Олюша?

— Да я словно и не жила еще, — улыбнулась Морозова. — Будто только готовилась начать, да все недосуг был, то одно, то другое исполнять приходилось, чтобы как у всех складывалось. А теперь самое мое началось… Ты прости, пойду я.

— Иди, иди, — вздохнула Надежда. — Поспешай, раз так все у тебя.

Загулявшая компания расположилась на краю березовой рощи и была в том состоянии, когда жизнь кажется лишенной забот, исполненной высокого смысла и приятной во всех отношениях. И что самое главное — компанией верховодил любезный всем человек, а стало быть, не было в помине никакого размежевания и сопутствующих ему неурядиц.

Все пели.

Пели, может быть, не одну и ту же песню — во всяком случае, слова не- всегда совпадали, — но одушевление и старания были дружными.

— Стойте, дорогие, — прервал сложные рулады Константин. — Давайте сначала. И здесь ты и ты тяните низко: э-э-э-эй! Поняли?

— Ага, поняли, — готовно кивнул Долгушин. — Э-э-э-эй!

Андрей Соколов, попытавшись серьезно нахмуриться, тоже протянул:

— Э-э-э-эй!

При этом голова его не поднималась, а отчего-то все больше свешивалась.

— А мне — как? — с некоторой обидой на невнимание к его данным спросил Сергей Абросимов. — Уж я постараюсь.

— Ты хорошо стараешься, только громко очень, других совсем не слышно… У тебя бас красивый, его осторожно надо в дело пускать, понемногу. Понял?

— Ну да, я тогда воздуху поменьше набирать стану, — согласился Абросимов. — И отсяду еще.

— Вот-вот, это очень правильно будет, — одобрил Константин. — Ну, начали. — Он поднял руку и тут увидел подходившую Ольгу. — Нет, видно — кончили…

Он вздохнул и как стоял па коленях, так и приблизился к ней и поднял лицо.

— Сердишься, да? Понимаешь… Э, чтобы поняла, как вышло, рассказать надо. А ты разве дашь рассказать? Ты меня слушать не можешь, совсем не веришь, даже видеть не хочешь. Я уехать решил, а уезжать никак не могу!