Сергей Доренко: Россия, подъем! Бунт Расстриги

Значит, если мы с Америкой по-хорошему – это не помогает, а если мы с Америкой по-плохому, то вот и проверим теперь, насколько это ужасно. Похоже, они будут нас теперь добивать. На их стороне как минимум 800 миллионов самых богатых людей в мире. А у нас 145 миллионов самых упрямых. Мы станем сопротивляться. И кто-то выиграет в конце. И мы знаем, что мы правы во всем, а кто выиграет – мы не знаем. Цена проигрыша для России – развал страны. Но война уже началась, и американцы уже точно нас станут добивать. Они добьют нас, либо мы заставим их попятиться и убраться с нашего горизонта лет на 50. Нам придется выиграть в этой войне. Пока непонятно, как.

Август, 2014 год.

На радио «Говорит Москва» был проведен опрос: «Согласны ли вы с утверждением, что Россия должна применить ядерное оружие в случае внешнего вторжения в Крым?» У нас было всего два номера: по одному звонили те, кто согласен, а по другому – те, кто против. 62 % опрошенных ответили положительно: да, согласны на применение ядерного оружия. Как это понимать?

Есть некоторые вещи, которые имеют характер клятвы: «Лучше умереть, чем…» Это не значит, что вы умрете, но значит, что для вас есть вещи, которые никогда не должны происходить, и лучше умереть, чем допустить что-то. Когда люди воспринимают этот вопрос вот так, я удивлен, что не сто процентов готовы на ядерную войну за Крым. Я, безусловно, с этими 62 процентами опрошенных. Я считаю, что человек и даже некоторые животные в ряде ситуаций ставят некоторые вещи выше, чем жизнь. Человеческое достоинство – выше, чем жизнь. Жизнь родных, любимых – выше, чем твоя жизнь. Есть множество ситуаций, в которых человек с жизнью расстается легко. «Гвардия умирает, но не сдается».

Народ вполне понимает, о чем говорит, осознает реальность ядерной кнопки. Они точно представляют, чем владеет их страна. Они представляют, что, говоря о применении ядерного оружия, они говорят о смерти, в том числе и своей собственной. Более того, они понимают, что мир, по большому счету, на этой кнопке и держится – она и есть залог мира. И когда обложили со всех сторон, остается только взорваться и взорвать врага. Это вопрос чести, вопрос национального достоинства. А вопросы чести выше жизни. То есть да, за Крым мы готовы умереть. Умереть и убить. И 62 % опрошенных нами в этом не сомневаются. И, повторю, я с ними. Нет счастья в рабстве, счастье – в достоинстве.

Военное вторжение в Крым было более чем возможно. Более того, в марте прошлого года велись приготовления к нему. Нужна была только некая последовательность, объясняющая эти события для западных медиа. Нужно было, чтобы туда вторглись так называемые посланцы «революции достоинства», мясники из «Правого сектора»; нужно было столкновение и большая, хорошая кровь. После этого нужно было противостояние русскому гарнизону в Севастополе, после – высадка войск НАТО, которые пришли бы на помощь. Любая переброска наших сил вызвала бы возмущение НАТО, их слова о том, что мы нарушили правила, за чем последовало бы их появление на нашей территории. Вот и все. Год назад практически разыгралась мировая война, мы были на пороге. Но она не разыгралась: наши все аккуратно сделали. Сейчас уже всего этого произойти не может, поезд ушел.

Прошел год, и сегодня реальных угроз для Крыма скорее нет, но мы остаемся верны нашей клятве, и мы повторяем самые важные для нас клятвы, определяющие наши критерии человеческого и национального достоинства.

Ответили бы люди на наш вопрос с той же решительностью год назад, когда перспектива нажатия на ядерную кнопку была гораздо более угрожающей? А как же: люди не могут быть безэмоциональными. Иначе это были бы биохимические роботы, а не люди. В эмоциональности обвинять людей не надо, эмоциональность – это хорошо.

Ведь Крым – это символ. Как знамя. За знамя люди погибают. И, согласитесь, странно в этом случае ставить вопрос: «Стоит ли погибать за отрезок текстиля?» Крым – символ очень многого: русской истории, страдания, побед. Символ того, что мы воспряли и начинаем восполнять потерянное. Самая большая трагедия прошлого века для русского человека – это распад Советского Союза, и мы потихоньку преодолеваем эту трагедию. Немногие произносят это вслух, но кто-то говорит: «Господи, неужели мы восстанавливаемся? Неужели мы снова сильны?»

Сами крымчане коллективно ненавидят Киев и свою прежнюю принадлежность Украине. Более того, все украинцы это знают. Я говорю киевлянам: крымчане вас не любят, или ненавидят, или презирают. И я не нашел ни одного киевлянина, который бы со мной не согласился. Я – крымчанин. Я родился в Керчи в украинской семье, и для нас Крым все дни был русским. Даже больше того, я в детстве считал Кубань украинской. У моей бабушки, жившей в Керчи, были друзья в Темрюке, на Кубани. Мы с бабушкой иногда их навещали. И говор этих людей в Темрюке был самый для меня подозрительный. Они говорили непонятные мне слова, типа, кочет, ковун, щенков называли кутеня. Ну, злили меня своим запутыванием и нежеланием быть понятными. И я очень радовался всегда, когда с парома видел родную Керчь и родной Крым – понятную землю русской культуры. Мои отец, мать и бабки при нашей невероятной любви к Украине разводили руками, когда пытались объяснить мне, зачем Крым Украине подарили. Мы не могли придумать причины, по которой это отделение произошло. «Странно. Это, может, из-за удобства, потому что дорога идет через Украину?» – пожимал плечами мой отец. Ни одного дня и ни одной минуты никто из нас не считал тогдашнее положение Крыма нормальным. Но терпели. Потому что Украина самая была невозможно родная и братская. Тогда казалось, эти границы нелепы, но несущественны. Спросите любого советского человека, какая была разница, где проходили границы? Мы считали их фольклорной условностью. А сейчас украинцы предали наше прошлое и надругались над нашими, общими с ними могилами. Крым им отдать на поругание нельзя. Поэтому сегодня мы готовы терпеть многое, чтобы сохранить самоуважение. Ну, и красную кнопку нажать на ядерном чемоданчике готовы тоже.