Мохандас (Мохандус) Карамчанд Ганди - Революция без насилия

– Где вы там остановитесь? – спросил меня шет.

– Где вы пожелаете, – ответил я.

– В таком случае я напишу нашему юрисконсульту, и он позаботится о помещении. Кроме того, я напишу своим друзьям-меманцам, но останавливаться у них я бы не советовал. Наши противники пользуются большим влиянием в Претории. Если кому-нибудь из них попадет в руки наша частная переписка, то это нанесет нам большой ущерб. Чем дальше вы от них будете, тем лучше для нас.

– Я остановлюсь там, где меня поместит ваш юрисконсульт, или же устроюсь самостоятельно. Пожалуйста, не беспокойтесь. Ни одна душа ничего не узнает о наших с вами секретах. Но я намерен познакомиться с нашими противниками. Мне хотелось бы установить с ними дружеские отношения. Я постараюсь, если возможно, уладить дело без суда. В конце концов, Тайиб-шет – ваш родственник.

Шет Тайиб Ходжи Хан Мухаммад был близким родственником Абдуллы-шета.

Упоминание о возможности полюбовного соглашения, как я мог заметить, несколько озадачило шета. Но я находился в Дурбане уже дней шесть-семь, и мы знали и понимали друг друга. Я не был больше для него «белым слоном». Поэтому он сказал:

– Н-да, понятно. Конечно, соглашение без суда было бы наилучшим исходом. Но мы все родственники и прекрасно знаем друг друга. Не такой человек Тайиб-шет, чтобы легко пойти на соглашение. При малейшей оплошности с нашей стороны он выжмет из нас все и в конце концов надует. Поэтому, пожалуйста, подумайте дважды, прежде чем предпринять что-либо.

– Можете не беспокоится на этот счет, – сказал я. – Мне нет нужды говорить с Тайиб-шетом или с кем-нибудь еще по существу дела. Я только предложу ему заключить соглашение и избавиться таким образом от ненужной тяжбы.

На седьмой или восьмой день после своего прибытия я выехал из Дурбана. Для меня приобрели билет первого класса. При этом обычно доплачивали еще пять шиллингов за постельные принадлежности. Абдулла-шет настаивал, чтобы я заказал себе постель, но из упрямства, гордости и желания сэкономить пять шиллингов я отказался. Абдулла-шет предостерегал меня.

– Смотрите, здесь не Индия, – сказал он. – Слава богу, такие расходы нам по карману. Пожалуйста, не отказывайте себе в необходимом.

Я поблагодарил его и просил не беспокоиться.

Примерно в десять часов вечера поезд пришел в Марицбург, столицу Наталя. Постельные принадлежности обычно давали на этой станции. Ко мне подошел железнодорожный служащий и спросил, возьму ли я их. Я ответил: «Нет, у меня есть свои». Он ушел. Но вслед за ним в купе вошел новый пассажир и стал оглядывать меня с ног до головы. Ему не понравилось, что я «цветной». Он вышел и вернулся с одним или двумя служащими. Все они молча смотрели на меня, потом пришел еще один служащий и сказал:

– Выходите, вы должны пройти в багажный вагон.

– Но у меня билет первого класса, – сказал я.

– Это ничего не значит, – возразил он, – ступайте в багажное отделение.

– А я вам говорю, что в Дурбане получил место в этом вагоне, и настаиваю на том, чтобы остаться здесь.

– Нет, вы здесь не останетесь, – сказал чиновник. – Вы должны покинуть этот вагон, иначе мне придется позвать констебля, и он вас высадит.

– Пожалуйста, зовите. Я отказываюсь выйти добровольно.

Явился констебль, взял меня за руку и выволок из вагона. Мой багаж тоже вытащили. Я отказался перейти в другой вагон, и поезд ушел. Я пошел в зал ожидания и сел там. При мне был только чемодан, остальной багаж я бросил на произвол судьбы. О нем позаботилась железнодорожная администрация.

Дело было зимой, а зима в высокогорных районах Южной Африки суровая, холодная. Марицбург расположен высоко над уровнем моря, и холода здесь бывают ужасные. Мое пальто было в багаже, но я не решался спросить о нем, чтобы не подвергнуться новым оскорблениям. Я сидел и дрожал от холода. В зале было темно. Около полуночи вошел какой-то пассажир и, по-видимому, намеревался поговорить со мной. Но мне было не до разговоров.

Я думал о том, что делать: бороться ли за свои права или вернуться в Индию, или, быть может, продолжать путь в Преторию, не обращая внимания на оскорбления, и вернуться в Индию по окончании дела? Убежать назад в Индию, не исполнив своего обязательства, было бы трусостью. Лишения, которым я подвергался, были проявлением серьезной болезни – расовых предрассудков. Я должен попытаться искоренить этот недуг, насколько возможно, и вынести ради этого все предстоящие лишения. Удовлетворения за обиду я должен требовать лишь постольку, поскольку это необходимо для устранения расовых предрассудков.