Петр Черкасов - Шпионские и иные истории из архивов России и Франции

Далее в описании Талейрана правда перемешалась с вымыслом. Впрочем, сам дипломат делает осторожную оговорку – «как меня уверяют…». Он сообщает, что Каракозов хорошо образован и даже имеет степень доктора, полученную якобы в Гейдельбергском университете. Обладая развитой памятью, он свободно говорит на польском, французском, немецком и итальянском языках. У него нашли визитную карточку доктора Боткина, который показал следствию, что имеет привычку давать карточку всем своим пациентам. Когда в Третьем отделении ему скрытно показали арестованного, который не мог в этот момент его видеть, доктор Боткин сразу же признал в нем своего пациента, дважды побывавшего у него на приеме. Больной представился доктору как Владимиров. Когда Каракозову сообщили, что Боткин его опознал, подследственный с улыбкой ответил: «Доктор Боткин не мог меня опознать, так как для него я – Владимиров».

Оказалось, что свою вымышленную фамилию он произвел из отчества, а полное имя террориста – Дмитрий Владимирович Каракозов, уроженец Саратовской губернии, бывший студент Московского университета, подверженный «приступам меланхолии и ипохондрии», из-за чего в течение месяца находился на лечении в университетской больнице. В письме к одному из товарищей он даже просил прислать ему опиум, чтобы свести счеты с жизнью.

Обо всех этих открытиях следствия барон Талейран подробно информировал своего министра иностранных дел. Надо сказать, что депеши Талейрана с интересом читал не только министр, но и император французов Наполеон III, сам переживший несколько покушений на свою жизнь. Наполеон настолько впечатлился подвигом Комисарова, что произвел его в кавалеры Почетного легиона.

С началом летнего сезона 1866 года сообщения о «деле Каракозова» становятся все более редкими в переписке барона Талейрана, хотя Следственная комиссия продолжала интенсивно работать, стараясь восстановить полную картину преступления и выявить его корни. Было арестовано около 200 человек, заподозренных в причастности к этому делу. Более 30 из них предстанут перед судом.

Сам суд и вынесение приговора состоятся уже в отсутствие барона Талейрана, который 1 сентября покинет Петербург и отправится в отпуск на родину, оставив вместо себя Э. де Фрезаля в качестве временного поверенного в делах. Именно он в дальнейшем будет информировать свое правительство о развитии «дела Каракозова». Сменится и непосредственный получатель депеш из Петербурга. Новым министром иностранных дел Франции в сентябре 1866 года стал маркиз Леонель де Мустье.

Первую свою информацию о «деле Каракозова» Фрезаль направил в Париж 8 сентября (н. с.) 1866 года 251. В депеше поверенный в делах сообщил о начале работы Верховного суда над Каракозовым и его сообщниками, которых выявила комиссия Муравьева. Во главе суда был поставлен председатель Государственного совета князь Павел Гагарин, что свидетельствовало о чрезвычайной важности процесса. «Хотя в газетах было объявлено, что заседания по этому печальному делу будут открытыми, – писал Фрезаль, – императорское правительство приняло решение о закрытом характере процесса. Никому, кроме назначенных адвокатов, не было разрешено присутствовать на заседаниях. Это было сделано для безопасности обвиняемых…

Никто здесь не сомневается, что Каракозову и его главным сообщникам будет вынесен смертный приговор, – добавлял французский дипломат. – Преследование лиц, совершивших особо опасные преступления, требует наивысшего наказания. Тем не менее, по всеобщему мнению, император не согласится на казнь. Со времени своего восхождения на трон Его Величество, как мне говорили, очень часто смягчал смертные приговоры за неполитические преступления, заменяя их пожизненным изгнанием в Сибирь. Ожидают, что император, следуя своему природному великодушию, поступит так же, тем более что покушение было совершено лично против него». Спустя несколько дней Фрезаль сообщил о закладке первого камня будущей часовни у входа в Летний сад, на месте покушения. Это было организовано, как отметил дипломат, с «некоторой помпой», с участием митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского Исидора, в присутствии государя и всех членов императорской семьи, при стечении многотысячной толпы горожан. Никто из членов дипломатического корпуса не был приглашен на эту церемонию, которой, по словам Фрезаля, «императорское правительство хотело придать исключительно национальный характер».