Петр Черкасов - Шпионские и иные истории из архивов России и Франции

Реакция из Парижа последовала лишь месяц спустя, когда Мэзон получил от графа де Риньи лаконичную резолюцию следующего содержания: «Королевское правительство полностью одобряет позицию, которую Вы заняли по случаю военного празднования, имевшего место в Санкт-Петербурге» 110. Отношения между Россией и Францией из-за этого протокольного инцидента как будто бы не пострадали. Впрочем, со времен Июльской революции 1830 года они, как уже говорилось, и без того находились не в лучшем состоянии, и присутствие посла Франции на устроенном императором Николаем праздновании ни в коей мере не улучшило бы их.

В заключение остается лишь сказать, что маршал Мэзон весной 1835 года покинет Санкт-Петербург, получив назначение на пост военного министра Франции. На министерском посту ветеран наполеоновских войск пробудет чуть менее полутора лет и в сентябре 1836 года выйдет в отставку. Остаток дней он проведет в семейном кругу. 14 февраля 1840 года он умрет и будет похоронен со всеми подобающими его званию и заслугам почестями. Имя маршала Мэзона увековечено на Триумфальной арке, на площади Этуаль Шарль де Голль, наряду с другими сподвижниками Наполеона по военным походам.

В двадцатых числах апреля 1834 года российский посол в Париже граф Карл Осипович Поццо ди Борго получил от вице-канцлера графа Карла Васильевича Нессельроде предписание. В нем послу поручалось незамедлительно заняться делом некоего Федора Дмитриевича Гедеонова, неведомо как оказавшегося во французской столице, хотя всем русским подданным еще в августе 1830 года велено было покинуть пределы Франции, где Июльская революция покончила с режимом реставрации Бурбонов, навязанным стране после крушения наполеоновской империи.

17 апреля 1834 года император Николай I подписал указ, подтверждающий запрещение подданным Российской империи находиться во Франции без высочайшего на то соизволения. Судя по всему, информация о Гедеонове поступила в Петербург по каналам Третьего отделения от одного из его парижских агентов. «Императору стало известно, – писал вице-канцлер 11 апреля 1834 года в шифрованной депеше российскому послу, – что находящийся в настоящий момент в Париже г-н Федор Гедеонов, в прошлом майор одного из уланских полков, возымел намерение отправиться в Египет и вступить там в [военную] службу. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО желает, чтобы Вы дали почувствовать этому офицеру всю непристойность для бывшего русского военного поступления на службу к Мехмед Али (Мухаммеду Али, правителю Египта. – П. Ч .). Если, тем не менее, Гедеонов будет упорствовать в своем намерении, Ваше Превосходительство должны объявить ему, что вступление в ряды египетской армии навсегда разорвало бы его связи с Россией» 111.

Граф Поццо ди Борго незамедлительно приступил к выполнению данного ему поручения. Сотрудники российского посольства в Париже поспешили разыскать отставного уланского майора и пригласили его на встречу с послом. Вот что пишет об этом вице-канцлеру сам Поццо ди Борго в донесении, датированном 17 мая 1834 года:

«…Сразу же по получении распоряжения Вашего Превосходительства по поводу майора Гедеонова, я поспешил вызвать его в посольство и сообщить ему о касающихся его указаниях. Этот офицер подтвердил мне, что он действительно имел намерение вступить в иностранную службу, а именно к египетскому паше, но, узнав о том, что ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО не одобрил этого решения, он немедленно отказался от исполнения своего плана. Засвидетельствовав мне в самых почтительных выражениях искреннейшее желание посвятить свою жизнь службе ИМПЕРАТОРУ, он попросил меня принять его прошение, адресованное ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ. Я согласился с этим, и беру на себя смелость переслать Вашему Превосходительству прилагаемое прошение…» 112.

В этом прошении излагается печальная история разоблаченного доносчика, отвергнутого офицерской средой, вынужденного оставить службу и даже покинуть родину, спасаясь от общественного презрения. Самое любопытное: это случилось вскоре после 14 декабря 1825 года, когда потрясенное русское общество будто бы впало в оцепенение, проводив на эшафот и в сибирские рудники тех, кто еще вчера считался его украшением. Тяжелая, гнетущая обстановка, казалось бы, благоприятствовала доносам и доносчикам. Однако история улана Гедеонова не подтверждает этого, неопровержимо свидетельствуя о сохранении понятий дворянской чести в среде российского офицерства николаевской эпохи. Исповедь Федора Гедеонова перед императором Николаем I настолько красноречива, что есть смысл воспроизвести ее полностью 113: