Андрей Кемаль - Кибервойна. Как Россия манипулирует миром

Но в этом хаосе, и в этом клиппинге эмоций и действительно гуманитарной катастрофы, кошмара, гибели и смертей человек уже не задумывается, почему это так, не задумывается о том, что сепаратист, он, как и на Кавказе, сепаратист, который хотел отделения, независимости. А вовсе не добровольцы-ополченцы, которые в русском языке имеют совершенно определенную коннотацию. Ополченец – это человек, который выступает на стороне регулярных войск. Именно поэтому табуирована тема Кавказа, чеченских войн, условно сербохорватская война, потому что нет ассоциативных рядов, их не должно быть.

Эта риторика, конечно, очень сильно меняется от обстоятельств, и источники информации меняются, и градус меняется. Но нет единой политики. Понятно, что телевизор един, и когда повестка дня в течение девяти месяцев – главные выпуски страны, там десять сюжетов про Украину, один про Россию или два (вот сейчас только немножко стали менять, в том числе в анонсах, в первых заголовках, начиная с осени), то, конечно, у людей создается ощущение – где они живут? На Украине или в России? Ощущение сериала бесконечно идущего.

А уж итоговые общественно-политические программы, которые идут по два с половиной часа – это такая возгонка, возгонка, возгонка. Конечно, люди этим заряжаются, это такая истеричность, которая начинает нависать в обществе и которая, конечно, не помогает здравому рассуждению, возможности задуматься, возможности принять чей-то другой аргумент. Потому что это висит в воздухе и все время либо коммутируется чуть-чуть на снижение, либо всегда можно подкрутить и подогреть это все.

– Формат развлекательных шоу как-то изменился за этот год, они подстраивались под ситуацию?

– Да, конечно, это тоже контекст, который создает среду. Но я бы не сказала, чтобы они так уж впрямую использовались. Все-таки информационную историю вывели за рамки развлечения – и это тоже показатель. В развлечении, как будто, ничего нет. Мы говорим про себя, про «Давай поженимся», про взаимоотношения детей, мужей и т. д. За редким исключением – у Малахова, может быть, кто-нибудь появится.

Но появились другие линейки типа «Время покажет» на Первом канале, когда это оболочка привычного вроде бы шоу (аудитория, ведущий, они двигаются – в контексте некоего такого развлечения, не серьезной информационной программы), а обсуждают там ту же Украину. Этого стало очень много, особенно прошлой весной, когда на российском телевидении государственном почти каждый день выходили большие шоу. Кроме того, никуда не делся ни Соловьев, ни все остальные. К осени добавился Толстой на Первом, который теперь выходит в этом режиме ежедневно. Там не всегда Украина, не всегда, но из трех-четырех тем всегда в течение недели один-два дня может оказаться. То есть, такая система переливающаяся координат.

Посмотрите, не говорят про военных ни с той, ни с другой стороны, сколько погибло – это, вообще, мало кого интересует. Кто-то воюет, кто-то убивает, чем-то воюет, с помощью чего-то убивает, но с военными почестями хоронят журналистов. Если выясняют отношения, то посредством отключения каналов. Война из окопов, которая, конечно, есть, перетекла в виртуальную сферу – диванную войну. Если обычных людей спрашивают (такие опросы были), «вы поддерживаете?» – «поддерживаем, считаем, что все правильно происходит», «а хотите ли, чтобы ваш сын туда был отправлен?» – 80 процентов ведь не хотят. И в этом смысле медийная война, конечно, замещает горячую. Этот гибридный информационный фон создает возможность воевать не воюя. На мой взгляд, это, конечно, очень опасная тенденция. Раньше мы думали, что это где-то далеко, теперь это оказалось рядом с нами.

– Во что это может вылиться?

– Трудно сказать. Все-таки сама виртуалка не может воспроизводить бесконечно конфликт. Она его может поддерживать, разжигать, но все зависит все-таки от реальной политики и от того, что будет происходить на реальных фронтах, в реальной экономике, в реальной политике.

– Как российское телевидение призвано реагировать на начавшийся экономический кризис – на падение рубля, на рост цен? Есть задача сдерживать эмоции, протестные настроения?

– Во-первых, пока никаких протестных настроений особенно нет. Поэтому есть две тенденции: с одной стороны (летом особенно это было), что вот, от санкций страдаем не только мы, но и европейцы, это была такая очень важная тема. Сейчас она уже ушла, потому что то, что происходит с рублем, это уже не про европейцев, хотя тема того, что во всем виноваты американцы – это очень важная тема российского телевидения. Ее не транслируют журналисты как таковые, но эксперты об этом всегда, во всех сюжетах или в шоу говорят. Ну, и тема того, что Европа сама страдает, тоже важна. Но надо отличать: если американцы – это такие патентованные «не свои», то европейцы – это «чужие», которые стали заложниками Америки или очень с ней связаны, не все понимают и т. д. Тут разделяют всегда, так же, как с киевскими властями – раньше они были исключительно «киевской хунтой» (кстати, изобретение довольно забавное, потому что в советские времена была «израильская военщина», но не хунта). Игра понятийная довольно непростая и не до конца осознаваемая.