О работе в области ракетостроения и космоса Малышева говорит: «Я там проработала 11 лет. И Королев, и Исаев были очень демократичны, просты в общении, но мы все уважали их, что ни у кого не возникало даже мысли о панибратских отношениях. Исаев любил собирать инженеров. Советоваться с ними, выслушивать разные точки зрения, спорить. Мы все были увлечены работой.…По сей день с теплотой и нежностью я вспоминаю те годы, когда единой дружной командой мы работали у Королева». То же самое говорил мой шурин Алексей Вятлев, темой кандидатской диссертации которого была мягкая посадка на Луну. Помню, как ко мне, аспиранту, в лабораторию приходил большой ученый, профессор, ученик Бехтерева Владимир Николаевич Мясищев. Интересовался моей работой, предложил выступить с докладом на ученом совете. В значительной степени именно этим демократизмом отношений и всеобщей увлеченностью работой можно объяснить огромные научные достижения, имеющие место в предвоенные и послевоенные годы. Ельцин разогнал науку, и мой шурин пошел работать сторожем, где и умер от инфаркта, а вернее от унижения».
В те времена не говорили много о демократии, тогда так просто жили, и было больше равенства и простоты. Как говорится, не надо бороться за демократию, надо просто жить демократично. Демократизм без принуждения и без насилия всегда был свойственен нашему народу. На весь якутский уезд или практически на всю Восточную Сибирь в XVIII веке было всего 350 казаков. Этих незначительных сил хватило для завоевания огромной территории. Этот успех можно также объяснить отсутствием какого-либо высокомерия казаков по отношению к местному населению, что так было свойственно, например, англосаксам. Когда купцы пожаловались царю на грабежи и поборы, царь, не имевший никаких средств принуждения, издал указ, где предлагалось по возможности вернуть награбленное и более этого не делать. Надо сказать, что указ возымел действие. Вообще оболгать самих себя у нас любят, когда Горбачев увидел по документам, что число заключенных в ГУЛАГе оказалось на порядок меньше, чем говорилось, то он потерял интерес к архивам. Так число заключенных в лагеря в 1937 г. составляло 12 296 494 человека, т. е. процент заключенных от всего населения был меньше, чем в США и, скажем, в 1984 г., когда Сталин давно уже умер. Много было сказано о некоем гуманизме Маннергейма. В книге профессора истории Николая Ивановича Барышникова «Маннергейм без ретуши 1940–1944 годы» (Yohan Bekman institute, Санкт-Петербург — Хельсинки, 2004, издано на русском, английском и финском языках) сообщалось, что Маннергейм не простая личность, так родным языком он считал русский язык, на котором он и писал свой дневник, однако он не был предателем и служил финскому правительству и был верен своему союзнику Гитлеру. В телеграмме финского посланника в Берлине премьеру Рюти говорится о заверении Геринга, что Финляндия получит все что захочет, но Петербург, как и Москва должны быть уничтожены. Маннергейм был ознакомлен с телеграммой и не возражал. Приведем один из приказов Маннергейма. «Население, находящиеся на территории, занятой финскими войсками, должно беспрекословно выполнять все распоряжения финских военных. Всякое невыполнение данных распоряжений или действий, направленных в ущерб финской армии или же помощь ее врагам, будет наказываться согласно финским военным законам». Он полностью развязал руки оккупационной армии. В Карелии было создано 13 концлагерей. Гуманизма не было. Задержка наступления финской армии объясняется огромными потерями в живой силе. «Заберите у народа его историю, и через сто лет он превратится в стадо, а еще через сто лет им можно будет управлять». Это слова Геббельса. А наш великий писатель Ф. М. Достоевский сказал, выражая кредо врагов России: «Кто проклянет свое прошлое, тот уже наш». Про скольких людей у нас сейчас Геббельс мог бы сказать: «Это наш!» Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) писал: «В последнее время мы так увлеклись безудержным «миролюбием», напоминающим, к сожалению, при ближнем рассмотрении паралич державной воли, что нелишним, пожалуй, будет напомнить читателям, как из века в век плелись заговоры против нашей страны».
Безудержное миролюбие и культ некоей свободы это весьма неконкретные и неопределенные лозунги, приносящие разрушение народам и государствам. А также вере Христовой. Критика этих «символов» тупикового прогресса вызывает взрыв злобы и негодования у современной интеллигенции развитых стран и их эпигонов в нашей стране. Архиепископ Лефевр, реагируя на эту свободолюбивую тенденцию, писал: «Уже в своем «Послании правителям» в конце собора Павел шестой вопрошал: «Что требует от вас Церковь? — и отвечал: — Она требует от вас только свободу. — Это ужасно! Я нахожу это ужасным, потому что это отдает затхлым запахом ада. Свобода существует, чтобы повиноваться богу! Но нет, из свободы хотят сделать нечто абсолютное — безотносительно чего бы то ни было». Господь заповедовал апостолам проповедовать Евангелие, а не свободу, полагает архиепископ. Мы много писали о крайне вредном и абсурдном лозунге свободы. Архиепископ Лефевр полагает, этот нехристианский лозунг привел к распаду семьи и общественной деградации в странах Западной Европы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу