Сергей Хелемендик - Наша Империя Добра, или Письмо самодержцу российскому

Этих сувенирных немцев будут показывать друг другу плодовитые мусульмане и рассказывать своим детям – вот видите, и усы у них были рыжие, и глаза голубые. И белокурыми бестиями себя называли, а остальных недочеловеками – гордились, воевали со всеми. Пока мы, турки, к ним не приехали. Жить. Навсегда.

Все более жестокими делаются янки, возомнившие себя величайшим народом мира, повелителями вселенной. И хотя янки не народ и тем более не великий, но их жестокость растет по мере того, как обесценивается их доллар.

Янки, правда, не разбивают людям головы мотыгами – их летчики уничтожают людей сверху как вредных насекомых, и пока почему-то никто в мире не называет это жестокостью. Когда кхмеры друг друга мотыгами по голове, то это ужасно, а когда янки напалмом выжгут сразу сто тысяч арабских солдат в Аравийской пустыне – то это подвиг во имя свободы.

Вернемся к русской жестокости и скажем – да, русские люди жестоки по своей судьбе, по своей истории, потому что русские великий народ, покоривший огромные суровые пространства. И если дикари Полинезии, где всегда тепло и много всего съедобного растет само по себе, почему-то до сих пор кое-где употребляют друг друга в пищу – от лени, я думаю, – то нам нужно гордиться собой уже только потому, что мы, русские, не людоеды. Что даже во времена голода людоедство в России никогда не принимало массовый характер. Хотя на Чукотке или в Сибири растет всего намного меньше, чем в Полинезии, и соблазн полакомиться ближним сильнее.

Русские сегодня переживают очередное смутное время, когда жестокость становится нормой и обращается против своих. Многие из русских не знают, кого в эти смутные жестокие времена нужно бояться в первую очередь. Ментов или братков, или азеров, или всех лиц кавказской национальности, или чеченских боевиков – и так до бесконечности. Но удивительное свойство русской души, дающее ей силу выживать там, где другие выжить не способны, заключается в том, что русский человек не склонен задавать себе такие вопросы. Он просто живет и боится конкретно того, кого имеет смысл бояться в данный момент.

По большому счету, русский человек, несмотря на ГУЛАГи, репрессии, криминальную приватизацию и разгул демократии, по-прежнему бесшабашно отважен и не боится никого, по-прежнему склонен добиваться того, чего никто в цивилизованно прогнившей Европе уже давно не добивается.

Русский хочет, чтобы боялся не он, а боялись его. Боится, значит уважает – великая русская правда.

Русская история знает эпизод, когда в начале 17 века в Смутное время, очень похожее на сегодняшний день, поляки, сгоряча захватившие Москву, стали свидетелями того, как на улицах города схватились русские между собой. В данном случае не очень важно, кто с кем и из-за чего схватился. Важна реакция поляков, которые были потрясены, впали в депрессию, уныние и ужас и твердили одно – если русские убивают друг друга с такой жестокостью, то что же они сделают с ними, с поляками?

Поляки как в воду смотрели – поубивав друг друга какое-то время, русские взялись за пришельцев, и с тех пор поляки Москву уже никогда не захватывали. А вот русские Варшаву – много раз, охотно и без большого труда.

К счастью для русских, сегодняшний мир стал более открытым и доступным пониманию – и открытость эта обязательно приведет пытливые русские умы к пониманию простой аксиомы – обвинять русского человек в жестокости все равно, что обвинять белого медведя за то, что он убивает огромного моржа одним ударом лапы.

Русская доброта есть оправдание русской жестокости, неизбежной составляющей жизни любого большого народа.

Я не берусь рассуждать о том, каким другим большим и великим народам наряду с жестокостью свойственна еще и доброта. Доброту труднее искать и находить, она не так бросается в глаза, как жестокость.

Но русская доброта есть исключение, потому что в глаза бросается, она всемирно известна и бесспорна, она есть основа русской жизни, на ней стоит русское национальное сознание.

Иностранцам это трудно объяснить, но для большинства русских по сей день жизненно важно считать самого себя добрым человеком и тем более важно, чтобы добрым человеком его считали окружающие. Добрым, а не богатым.

Иностранцам недоступно даже то, что без слов понятно любому русскому, любому славянину – почему нужно обязательно делиться друг с другом едой. Это вечное и неистребимое проявление славянской души всегда ставило и ставит людей Запада в тупик – ты пришел в дом, в доме ужин, значит ты ужинаешь с нами. Немцам или, скажем шире, германцам это всегда было и остается недоступно. Они едят поодиночке, украдкой, чтобы никто не вырвал кусок, тоскливо, каждый в своей норе.