Михаил Делягин - Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить

Это превращает его в фундамент для формирования адекватной этому большинству политической силы, которая (хотя она отнюдь не обязательно сможет сформироваться) получит все возможности прихода к власти и долгосрочного доминирования, однако в настоящее время сам феномен возникновения и поразительной устойчивости этого большинства значительно важнее его возможных политических следствий.

Мем «КрымНаш!» оказался столь устойчивым, потому что выражает восторг от приобретения отнюдь не имущества, но правоты, а это значительно более важно для всякого носителя русской культуры.

Российское общество в принципе не возражало против доводов либералов о затратности воссоединения с Крымом, о неизбежности отвлечения на него значительных нужных стране и ее гражданам государственных средств, о сравнительной незначительности приобретаемых вместе с ним материальных преимуществ, но лишь потому, что все эти доводы были для него сугубо второстепенными, не имеющими принципиального значения.

Крым оказался важен для России не сам по себе, но лишь в силу абсолютной вынужденности (при всей неожиданности воссоединения с ним) этого «приобретения» — и столь же абсолютного неприятия его Западом.

Более двух миллионов человек на вполне демократичном референдуме (проведенном как минимум не менее демократически и свободно, чем признанные Западом «выборы» на Украине, в Афганистане, Ираке и на многих других дестабилизированных им территориях) выразили свое желание воссоединиться с Россией.

Даже не обращающие внимания на юридические тонкости — вроде отсутствия в тот момент украинской государственности как таковой в силу осуществленного в Киеве (под руководством представителей США, при открытом и деятельном участии министров иностранных дел Германии, Франции и Польши) нацистского по своему духу государственного переворота — не могли не понимать справедливости этого референдума.

Он спас два миллиона человек от чудовищной резни (а столкновения с активистами крымско-татарских националистов под стенами Верховного Совета Крыма накануне его занятия ополченцами позволяли предположить, что она уже начиналась) и остановил поезда с нацистскими боевиками (с омерзительным цинизмом названные «поездами дружбы»), уже отправленными в Крым для практического осуществления террора.

Миллионы россиян, во время разжигания русофобской истерии на Украине подвергнувшиеся самым разнообразным оскорблениям в социальных сетях со стороны на глазах сведенных с ума представителей «братского народа», а потом вынужденные просто спасать своих живших на Украине родственников от террора захватывавших власть бандитских «летучих отрядов», хорошо понимают, что воссоединение с Россией стало для Крыма спасением, которому не было альтернативы.

Ибо его насильственная украинизация неминуемо вызвала бы протест — и демонстративным сожжением недовольных заживо, как в Одессе, решить проблему не удалось бы. Крым неминуемо стал бы сопротивляться нацизму еще более решительно и энергично, чем Донецк и Луганск, и превратился бы в еще более страшный очаг гражданской войны с десятками тысяч жертв.

Поэтому воссоединение Крыма с Россией является для россиян не столько обретением новой территории или места для туризма и даже не столько естественным восстановлением исторической справедливости (как сказала пожилая крымская татарка, пережившая еще депортацию 1944 года, «русские не могли не вернуться, вопрос был лишь во времени»), сколько спасением более чем двух миллионов человек от нацистского террора. Принципиально важно, что спасение это оказалось осуществлено в полном соответствии с вдалбливавшимися в наши головы на протяжении жизни целого поколения западными ценностями — демократично, мирно и законно.

Воссоединение с Крымом, таким образом, стало для России не вопросом выгоды, а категорическим нравственным императивом, который оказался столь же категорически неприемлем для Запада — и по очень простой причине: он объективно означал укрепление России.

Вся юридическая, логическая и политическая казуистика, непрерывно извергаемая его представителями с момента воссоединения России с Крымом, все аналогии и аллюзии, вся мощь западной пропаганды не смогли прикрыть беспощадного в своей самоочевидности факта: Запад оказался в принципе неспособным признать правоту, что он считал невыгодным для себя.

А с учетом принципиальной значимости воссоединения с Крымом для России, неприемлемым для себя он счел простое существование нашей страны. Ведь допусти руководство России резню и гражданскую войну в Крыму с вероятным последующим вводом туда войск НАТО, оно доказало бы свою ничтожность настолько убедительно, что ему просто перестали бы подчиняться, — и страна бы рассыпалась. (Нечто подобное произошло бы, не останови Россия попытку геноцида мирного населения и истребления своих миротворцев, предпринятую в 2008 году саакашвилиевской Грузией в Южной Осетии.)