Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 21. Декабрь 1911 — июль 1912

Говоря об «ответственной» оппозиции, – которая еще чаще и еще лучше характеризуется знаменитыми «лондонскими» лозунгами Милюкова об оппозиции с родительным падежом, – кадеты отделяют этим себя и подобные им группы от демократии, т. е. от трудовиков и от рабочих. На деле под «ответственной» оппозицией понимается либерально-монархический буржуазный центр, стоящий посередине между демократией, с одной стороны, и абсолютизмом вместе с крепостническим землевладением, с другой. Этот буржуазный либерально-монархический центр, который еще больше боится последовательной демократии, чем так называемой «реакции», очень давно появился на русской политической арене. Он пережил уже такую долгую и поучительную историю, что обманываться насчет его истинной сущности – а еще более отмалчиваться или отговариваться незнанием – было бы совершенно непозволительно.

Этот центр наметился вполне явственно в эпоху падения крепостного права. За тот почти полувековой промежуток, который отделяет ту эпоху от 1905 года, либерально-монархическая буржуазия и в земствах, и в городском представительстве, и в школе, и в печати выросла и сложилась в достаточно определенную величину. Кризис старого режима в 1905 году и открытое выступление всех классов в России окончательно оформили и партийно закрепили либерально-монархический буржуазный центр с его правым (октябристы) и левым (кадеты) флангом. Отделение этого центра от Демократии было самое резкое и совершилось оно на всех поприщах общественной жизни, на всех «крутых поворотах» 1905–1907 годов, хотя не все демократы и даже не все рабочие демократы поняли сущность и значение этого отделения.

Российская буржуазия тысячами экономических нитей связана и с старым поместным землевладением, и с старой бюрократией. Кроме того, рабочий класс России показал себя достаточно самостоятельным и способным постоять за себя, – мало того: способным руководить демократией вопреки либерализму. Вот отчего буржуазия наша стала либерально-монархической и антидемократической, противонародной. Вот отчего она больше боится демократии, чем реакции. Вот отчего она постоянно колеблется, лавирует, изменяет первой в пользу второй. Вот отчего она стала контрреволюционной после пятого года и получила «местечко» в третьеиюньской системе. Если октябристы стали партией правительственной (с разрешения и под надзором Пуришкевичей), то кадеты стали терпимой оппозицией.

Решение кадетской конференции допустить блоки с «левыми» (не смейтесь!) октябристами и теперешнее «неформальное» объединение кадетов с «беспартийными прогрессистами», – все это лишь звенья одной длинной цепи, этапы концентрации либерально-монархического буржуазного центра.

Но оппозиция не может перед выборами не драпироваться в «демократические» одеяния. Кадет, готовясь уловлять голоса не только крупной и средней буржуазии, но и мелкой демократической буржуазии, приказчиков и т. д., вынужден подчеркивать, что он член «партии народной свободы», «конституционный демократ», не шутите! Кадетская партия, будучи на деле партией умеренного монархического либерализма, перед выборами и для выборов рядится в демократический наряд, набрасывает флер на свое сближение с «беспартийными прогрессистами» и «левыми» октябристами.

Отсюда – многочисленные ужимки и дипломатические ухищрения «Речи», ее велеречивые заявления, что «партия народной свободы не будет приспособляться к обстоятельствам» и т. д., и т. п. Разумеется, это только смешно. Вся история кадетской партии есть одна сплошная издевка над ее программой, одно сплошное «приспособление» к обстоятельствам в самом худшем смысле слова. «При других политических условиях, когда партия народной свободы могла бы развернуть, – пишет «Речь», – в законодательном учреждении всю свою программу, конечно, так называемые «прогрессисты» явились бы ее противниками, какими они и являлись в более острые моменты недавнего прошлого».

Что эпоха второй Думы была моментом более острым, – это едва ли станут оспаривать господа кадеты. Но не только прогрессисты, но и гораздо более правые элементы были тогда не противниками, а союзниками кадетов против демократии. А затем, в III Думе делались демократами заявления, идущие гораздо дальше какого бы то ни было пункта кадетской программы, – значит, партия к.-д. вполне «могла бы развернуть всю свою программу» даже в таком «законодательном учреждении», как III Дума! Если партия к.-д. этого не делала, то виной тут вовсе не «политические условия», – не говори: не могу, а говори: не хочу! – а полная отчужденность кадетов от демократии. Кадеты вполне могли бы развернуть всю свою программу, но их поворот вспять от демократии, их собственное поправение не позволяло им это сделать.