Лали Морошкина - Я, президент и чемпион мира

Били всех: женщин, подростков, духовенство, перевязывали руки пластмассовыми, грубыми, резными наручниками.

Власти перекрыли все дороги проспекта Руставели, чтобы пополнить списки заключенных новыми «врагами народа»!

— Ираклий, Гиорги, ну как с кадрами? Мы сможем показать всему миру, что Миша насильник и фашист?

— Не дрейф, подруга, все в ажуре, кадры пойдут по ройтеру! Завтра мы проснемся в новой стране с большими потерями, но с верой в будущее!

Это были последние слова моих друзей, а завтра их осудили по статье — измена родине!

Ну и что?

Алло, гордые горцы, где вы?

Тбилисские больницы не успевали принимать пострадавших…

Морги пополнились избитыми, бездыханными телами…

Наутро по окровавленному проспекту Руставели с гордостью дефилировал посол США, за ним гуськом, все аккредитованные в Грузии дипломаты, политики и, конечно, силиконово-ботоксовая вторая половина чиновничества…

Когда ты читаешь литературу о 1937 годе — это одно, а когда все воочию мелькает перед глазами — это другое…

— Мамочка, какой ужас, спасибо тебе за все, но теперь их надо спасaть…

Я понимала, что мама осознала весь трагизм вчерашней ночи и всецело повиновалась мне.

Мои друзья, Ираклий Геденидзе, Георгий Абдаладзе и еще несколько фотокорреспондентов попали в самое страшное «заведение» Грузии — сизо по прозвищу «Модуль».

Ах, как не трудно было догадаться в чем дело и почему моих коллег подняли среди ночи.

Для Ираклия Геденидзе ужесточили условия пребывания в карцере «Модуля» еще и тем, что арестовали его жену, обыкновенного фотокорреспондента — и тоже за измену…

И началась волна протеста.

Как хотелось бы вспомнить множество имен, медиамагнатов, политиков… Но увы, большинство сконфузилось и ушло в себя… а кому нужны приключения на больную голову? Ведь правление Саакашвили, его разрушителей и маргиналов вечно…

«Ничто не вечно под луной»…

В общей сложности протестовали арест коллег и друзей мы не в очень уж сплоченной журналистской среде — человек сорок — изредка в наших рядах высвечивались контуры оппозиционеров…

Когда задержали Натию, было предельно ясно, что следующая — я!

Главное — найти повод, правильно преподнести европейскому содружеству, завуалировать мой арест и делов-то…

А тем временем Ираклий и остальные «враги отечества» под шантажом и насилием признались, что «изменили» Родине — читая это все по заранее подготовленному и написанному в здании «Модуля» тексту.

«Пир во время чумы» — взяла я у Пушкина название для собственной статьи и разнесла в пух и прах продажных коллег Натии во главе с главным редактором скандальной газеты «Прайм-тайм», где по указке президента оскверняли и порочили всех и вся. Как будто назло они еще и закатили шикарную гулянку «шляпа-party» — как будто и ничего не случилось. Был человек — да нет человека, по принципу «моя хата с краю» — лишь бы капали еврики — отмывалось все!

Я по всем каналам действующих СМИ анонсировала новую книгу — «Калигула местного уезда». Это был мой протест на тот случай, если мои друзья не покинут места заключения.

В тот же вечер Натию выволокли из тюремной камеры, где ее давно обрабатывала наседка — заключенная «с госбезопасности».

За камерой ее ждал совсем другой «уровень» по иерархии обработки непослушных.

— Колись, детка, твой муж изменник родины. Куда и кому он сливал важную информацию? Что знает Морошкина про Мишу и какую срань она собирается писать? — шипел худой, в очках а-ля Леннон и с изысканными запонками Montblanc запотевший от гнева «один из них» — колись, а то по полной катушке пойдешь и ты! Что, вам не хватает в семье одного изменника родине? Вот и ты туда же, а детей кому оставишь на воспитание? Или в приют?

Натию передернуло, но она прекрасно знала, что с ними лучше не выдавать страха, они сами трусливые и ущербные существа, следовательно, как гиены чуют страх, который подпитывает их как наркотик.

— Раз сказала, что напишет, значит, напишет — я то тут при чем? — дерзнула Натия.

— Доиграетесь вы у меня! — крикнул «изысканный» и взмок.

Дорогие запонки, портсигар, розовые рубашки, спортивные туфли Marjiela, аксессуары Hermes подчеркивали «купленный» на европейской сноб-ярмарке изысканный стиль, который должен был «перекрыть» тему фашистских методов управления и насилия, ведь недаром Гитлер так любил модный бренд «Hugo Boss», слушал Бетховена, читал Гете и, воодушевленный импрессионистами, душил газом миллионы евреев в камерах пыток.