Марк Бойков - Кто же спасет Россию?

Ленин говорил, и это было вписано в программу РКП(б), что диктатура пролетариата нужна только «на переходное время, для полного уничтожения классов» /ПСС, Т. 37, с. 87/, что «социализм будет тогда, когда не будет классов, когда все орудия производства будут в руках трудящихся» /ПСС, т. 42, с. 307/, что сначала «Будет диктатура пролетариата. Потом будет бесклассовое общество» /ПСС, т. 43, с. 100/.

Но Сталин, и это запечатлено в его произведениях и документах, придерживаясь радикальности классового подхода, довел этот тезис до абсолютизации и завышенного его применения в своей практической деятельности как руководителя партии и государства, всюду выискивая антипартийные группы, уклоны, заговоры, враждебные силы. Не допуская разницы толкований и взглядов, несогласных с собой причислял к врагам. Но это не было просто психической подозрительностью или навязчивой идеей, манией преследования или зоологической кровожадностью, как подают дело либералы. Этим способом он вполне сознательно расчищал себе путь к вершинам единоличной власти. Бухарин, Троцкий, другие – лишь ступеньки.

Апогеем на этом пути явилось принятие на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 г. Конституции «победившего социализма», где было заявлено, что социализм победил, но классы рабочих и крестьян, ставши «новыми», сохранились и поэтому Конституция «оставляет в силе режим диктатуры рабочего класса, равно как сохраняет без изменения нынешнее руководящее положение Коммунистической партии СССР» /И. Сталин. Вопросы ленинизма. ГПИ, 1952, с.с. 548–550, 561/.

Однако это не могло, согласно марксизму, соответствовать истине. Либо классы сохранились, но тогда социализм еще не мог быть признан победившим. Либо социализм победил, но тогда классы уже прекратили свое существование и, следовательно, не было оснований для сохранения и продления диктатуры пролетариата.

Сталин, как показывают накопленные факты и свидетельства, был вдумчив и умен. Не чета Ельцину, с подельниками. Хорошо знал и глубины марксистско-ленинской теории, наследником коей себя считал. Поэтому он вполне сумел и видимость соблюсти, и цели своей достичь. Он использовал для этого единственный диалектический подвох, который в таком великом деле, как смена парадигмы исторического развития (классовой на неклассовую), сыграл роль гениальной уловки, скрытой не только от масс, но и теоретиков.

Дело в том, что классы, как и прочие полюса, бытуют только в противоположности. Раб и рабовладелец, крепостной и помещик, пролетарий и буржуа. Устрани рабовладельца, устраняется и раб. Исчезает феодал, вольным становится и крепостной. Изгони капиталиста, пролетарий перестает быть наемным рабочим. Рабочим может, но не наемным (не следует при этом путать «наём» на работу как делопроизводственный акт с положением наемного). То есть, если ликвидируется один полюс, как в магните, то неизбежно исчезает и другой, противоположный. Это диалектика! Как люди, они, конечно, могут жить и дальше, поляризоваться в новом качестве. Из этого не следует обязательно, что ликвидация классов предполагает или ведет к уничтожению людей. Люди остаются, но меняют свое положение в обществе. Снимая форму классовой принадлежности, становятся социальными слоями, в соответствии с разделением и специализацией труда.

Однако люди привыкают к названиям и мундирам. И не знают часа их смены.

Сталин знал! И совместил несовместимое: социализм и классы, – чтобы сохранить диктатуру пролетариата, на вершине которой, будучи Генсеком, он восседал отныне во всесилии и непогрешимости, как Бог. Диктатура при этом становилась его личной властью, как коммунистическая партия – «приводным ремнем». Он решил теперь не просто руководить страной, но управлять историей. Однако она не подчинилась ему.

Ибо диалектика в прятки не играет! Даже с богами. Она сама, в приложении к материи, создатель всего, выворачивает наизнанку все умыслы и смыслы. И всё со временем превращает в свою противоположность.

Уже в следующие 1937-38 годы сохраненная диктатура, за неимением действительного классового врага внутри страны, обрушилась на свою же собственную опору: рабочих, крестьян, трудовую интеллигенцию. Идейная нетерпимость Иосифа к противнику, о чем еще предупреждал Ленин, практически к сотоварищам по партии, выдаваемая за классовую непримиримость, распространилась теперь на все общество. Межличностные отношения в условиях «диктатуры пролетариата» стали рассматриваться как классовые, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В стране грянули репрессии. Так личный выверт превратился в общественный надлом. Естественные для своего периода гонения и ограничения теперь приняли массовый, жестокий и неуправляемый характер.