– Отпустите немедленно Евстафьева, – орал «прихватизатор», – скоро вам всем станет очень плохо! И Коржакову тоже! Вы предали Президента!
Барсуков вежливо поинтересовался:
– Отчего вы так возбуждены?
Но Чубайс не слышал вопроса. Он с маниакальной настойчивостью повторял одно и то же:
– Отпустите Евстафьева… Предали Президента…
Утром я поехал, как обычно, поиграть в теннис. В 7.10 в моей машине раздался звонок. Дежурный из приемной Президента передал, что Борис Николаевич ждет меня к 8 часам в Кремле. Я связался с Барсуковым. Президент, оказалось, его тоже пригласил на это же время.
Михаил Иванович чувствовал себя скверно – не спал, переживал… Даже после того как в четыре утра отпустили задержанных, панические звонки все равно продолжались.
Зашли в кабинет к шефу. Он тоже не выспался, приехал в Кремль, как всегда, с тяжелой головой. Кузнецов потом рассказал мне, что Наина и Татьяна всю ночь Президента накручивали, требовали, чтобы он «мне врезал». Не знаю, уж какой смысл они вкладывали в это слово, надеюсь, что не буквальный. А уставшему Президенту хотелось спать, он не понимал: за что врезать-то? Зато истеричные характеры своей супруги и дочери знал лучше меня.
Ельцин вялым голосом спросил нас:
– Что там случилось?
Барсуков доложил. Прочитал сначала рапорта милиционеров. Затем – показания задержанных. Втроем, без раздражения и напряжения, мы обсудили ситуацию. Президент недовольно заметил:
– А че тогда пресса подняла шум…
Мы возразили:
– Борис Николаевич, скажите тем, кто этот шум поднял, пусть теперь они всех и успокоят.
Подразумевали, естественно, Березовского и Чубайса.
– Ведь никто, кроме нас, не знает, что на самом деле произошло. Документы все тоже у нас. А мы никому без вашей санкции ничего не скажем.
Президент согласился:
– Ну хорошо, идите.
Только я вернулся в кабинет, мне позвонил пресс-секретарь Ельцина Сергей Медведев.
– Саша, что случилось? Там пресса сошла с ума. Чубайс на десять утра пресс-конференцию назначил.
Я отвечаю:
– Сережа, не переживай. Это нормальное состояние прессы. Мы только что были у Президента, все вопросы с ним решили. Давай этот шум потихонечку утрясай, туши головешки. Пресс-конференция никакая не нужна.
Но пресс-конференцию Чубайс не отменил, а перенес на более позднее время.
В 11 часов начался Совет безопасности. Я заглянул в зал заседаний, увидел Барсукова и решил, что мне оставаться не стоит – Михаил Иванович потом все расскажет. Только вышел из зала, на меня налетели журналисты. Первым подбежал корреспондент ИТАР-ТАСС, спросил о ночных событиях. Я говорю ему:
– Вы же не передадите мои слова.
Он поклялся передать все слово в слово и сунул мне включенный диктофон.
– Извините, – говорю ему, – но вынужден перейти к медицинским терминам. Мастурбация – это самовозбуждение. Так вот Березовский со своей командой всю ночь занимались мастурбацией. Передадите это?
– Передам, – без энтузиазма пообещал тассовец.
Но никто ничего не передал. Потом мне этот журналист рассказал, что его сообщение Игнатенко «зарубил в грубой форме».
Прошло минут двадцать после начала заседания, и вдруг в мой кабинет вваливается Совет безопасности почти в полном составе. У меня даже такого количества стульев не нашлось. Последним зашел Лебедь, но отчего-то стушевался и незаметно покинул кабинет.
Все расселись. Я попросил принести чай. Стаканов на всех сначала тоже не хватило. Министр внутренних дел Куликов попросил Барсукова:
– Михаил Иванович, расскажите, наконец, что произошло.
Тот подробно описал ночные события. Гости как-то притихли, видимо, в отличие от нас с Барсуковым, предчувствуя нечто неприятное.
Когда члены Совета безопасности ушли, я спросил Михаила:
– С чего вдруг они таким хуралом нагрянули?
– Там так неловко вышло… Президент Лебедя всем представил и после этого обрушился на меня. Мол, я понимаю, что вы ни в чем не виноваты, но кто-то должен ответить за случившееся ночью.
Тут я сообразил: все пришли ко мне «хоронить» Барсукова, – конечно, даже в мыслях не допуская, что грядут коллективные похороны – и мои, и первого вице-премьера правительства Сосковца, который и знать-то ничего не знал про злополучную коробку.
Мы с Барсуковым продолжили обсуждение. На столе остались пустые стаканы после чая, только один стакан кто-то не допил. Ближе к двенадцати врывается в кабинет разъяренный премьер-министр Черномырдин.
Читать дальше